Вокруг света 1976-05, страница 6

Это было установлено нами во время рекогносцировочных полетов и длительных наблюдений за миграцией оленей. И вот теперь мы имеем возможность с помощью двух самолетов просмотреть район массового скопления «дикарей» и за несколько дней сфотографировать их для подсчета. Важно, чтобы погода нас не подвела. Олени обиваются в стада только в большую жару. Так они защищаются от оводов и гнуса. Но стоит лишь похолодать, как «дикарь» разбежится, рассыплется по тундре горохом, и тогда ищи ветра в поле...

Утром Следующего дня наш самолет разбегается вдоль песчаной полосы, а с реки поднимается «гидра» Боржонова. С Павловым работает Валерий Зырянов. Он усаживается на ящик перед дверцей, из которой выставили стекло, вешает перед собой портативный магнитофон, раскладывает десятка полтора фотоаппаратов.

Летим в сторону речки Моко-ритто, где-то здесь три года назад Павлов встретил первое большое стадо «дикаря». Что-то будет сейчас?

Высота пятьсот метров. С такого расстояния просматривается тундра на пять километров в обе стороны. Долгий путь на запад, _% поворот на восток — и обратно параллельно первоначальному маршруту. И так галс за галсом над заданным квадратом.

Здесь нет кустарников. Тундра бугристая, мшистая, голая. Время от времени попадаются белые совы, сидят на буграх, нехотя взлетают, если самолет проходит над ними. Долго тянутся минуты, часы — нет оленей, и неизвестно, когда будут...

Вдруг Павлов отшвыривает бинокль, улыбается. Ему кивает в ответ Валерий. Из кабины высовываются довольные лица летчиков. «Есть! — кричит им Павлов. — Отличное стадо. Тысяч на сто!» Он бросается в кабину, чтобы обсудить с пилотом предстоящую съемку.

Я безотрывно смотрю в окно. Только теперь я понимаю Якуш-кина, почему ему так хотелось увидеть эту скачущую панораму. Тундра превращается в оживший ковер. Светлоопинные олени мчатся по ней до самого горизонта. Кажется, смолкни мотор, и услышишь топот тысяч копыт. Павлов наполовину влез в кабину к пилотам, время от времени он оборачивается, что-то кричит Зырянову, делает знаки рукой.

Валерий понимающе кивает. «Будем растягивать, — доносится до меня воЗглас Павлова. — Очень большое стадо».

Самолет снижается и идет на бреющем вдоль кромки стада. Олени бешено мчатся под крылом, пытаясь уйти, но отстают и, отчаявшись, устремляются к центру. Снова вверх и снова вниз, по кромке. Тень от самолета несется по зеленой траве. Сейчас он точь-в-точь оленегон-ная лайка. Олени сбиваются в кучное стадо; чувство опасности заставляет их оплотиться. Вот уже появились вожаки, ведущие стадо в нужном нам направлении. Снова вниз и снова вверх. С близкого расстояния видно, как вместе с важенками, словно на пружинах, несутся рыжие малыши. В массе оленей, стрелой перелетающих через небольшой ручей, взвился на дыбы рогатый хорь. Он словно раздумывает, а стоит ли прыгать? Потом опустился на все четыре копыта и неторопливо затрусил прочь. «Домашний! — крикнул, перехватив мой взгляд, Зырянов. — Видишь, черный! Этот к самолету привык, не боится».

Наконец земля отдаляется, самолет забирается все выше, выше, белой полоской кажется теперь стадо на фоне зеленой земли. Зырянов делает снимок за снимком, Павлов только успевает подавать ему аппараты. Из нескольких крупных снимков потом будет склеена панорама, и с уголками в руках охотоведы пересчитают все стотысячное стадо.

И снова самолет опускается вниз, идет на бреющем по центру стада; олени разбегаются в обе стороны. Теперь выборочная съемка — чтобы знать, сколько в стаде молодняка, важенок, хорей. Когда наконец-то с этим стадом кончаем, обессилевший пилот передает штурвал штурману, а сам присаживается рядом. Лицо его взмокло. «Ну и ну! — вздыхает он, вытирая лоб и шею платком. — Когда так низко летишь над землей... непривычно». Но договорить он не успевает. Неподалеку от того места, где Пура впадает в Пясину, мы увидели новое стадо. Оно было еще больше, как сказал Павлов, — тысяч на сто двадцать! На его «сборы» и подсчет ушло все оставшееся время полета.

Через два дня по примерным, ориентировочным подсчетам

Боржонов и Павлов с Зыряновым сумели сфотографировать около четырехсот тысяч диких оленей.

По концентрации стад — таких до сих пор не бывало — можно было судить, что популяция «дикаря» увеличилась. И скорее всего придется увеличить его отстрел. Правда, окончательные выводы могут быть сделаны только после тщательного просчета всех фотоснимков.

Внезапно начались холода. С севера пошли низкие сероватые облака. Когда самолет заходил в них, то сразу становилось холодно, тундра вмиг менялась, будто наступала глубокая осень, и сразу вспоминалась холодная и свирепая здешняя зима. Стада и впрямь, как говорил Павлов, рассыпались и напоминали разбросанный по тундре горох. В полете Зырянов, чтобы не записывать карандашом, наговаривал в магнитофон: «Группа в двух километрах... тридцать... сорок... шестьдесят голов». И я представил, как грустно будет расшифровывать эти записи после тех, где его голос надрывается в крике: «Сто... Сто двадцать тысяч!»

Павлов говорил, что тепло еще вернется, все может быть. Олени, по его словам, до зимы еще не раз спустятся на юг до Норильска и вновь уйдут на север от тепла.

Когда я вернулся в Норильск, из газеты узнал, -что на Таймыре создан заповедник. Я поспешил поздравить с этим событием директора НИИ сельского хозяйства Крайнего Севера Забродина. Но Василий Александрович встретил меня, по меньшей мере, сдержанно. «Создали заповедник, — недовольно выговаривал он. — А где создали? Совсем не там, где нам хотелось. Мы просили, чтобы заповедник сделали в районе «летовок» диких оленей, в междуречье Пясины и Пуры. Теперь ты можешь рассказать, почему мы этого хотели, — сам все видел. А вышло по-другому, — обиженно добавил он. — Теперь мне говорят, что в том месте будет создан заказник, что заповедник на Таймыре нужен прежде всего как эталон нетронутой земли — ландшафта. Не опорю, может быть, все и так. Но если места «летовок» диких оленей сейчас же не начать охранять, то мы пожалеем об этом уже в ближайшие десять лет». Я пообещал, что обязательно напишу об этом. Трудно было не согласиться, что междуречье Пясины и Пуры, где, помимо оленей, водятся краснозобые казарки, полярные совы, линяют тысячи гусей, можно оставлять неохраняемым, незаповедным...

4