Вокруг света 1976-07, страница 52

по своим певуньям. И по песням новым соскучился — полгода не записывал, магнитофона в руках не держал. Шутка сказать — три месяца отболел! А теперь вот снова увидимся! Хоть и на трех ногах, с «цапком», а все же вместе.

— Петр Антонович, а почему «цапок»?

— Цапок? Так ведь старушки такими вот клюками за землю «цапляются». Слово это сибирское, наше, коренное...

За тридцать лет странствий по воронежской земле Макиенко записал множество народных песен — две тысячи часов звучания магнитной пленки! Он собрал песенный сборник, написал интереснейший труд о музыкальном фольклоре, созданном на стихи русских классиков. Петр Антонович одинаково хорошо владеет фортепьяно и баяном, аккордеоном и балалайкой, гитарой и скрипкой. От Воронежа до Орла, кажется, нет села, где бы не знали этого человека, не радовались бы его находкам и не смеялись анекдотам, которые порой случаются с ним в пути.

...Как-то на сельском базаре, в тот самый час, когда покупки сделаны и люди мечтают отдохнуть от хлопот, завел Петр Анто-ныч неторопливую беседу о том, в какой деревне поблизости старые песни играют. Мужички спорили-спорили и пришли к решению: местный священник дюже до песен охочий; он и рассудит.

Батюшка вырос как из-под земли. Немного навеселе — по случаю воскресенья.

— Песни? Да я вам хоть тыщу напою. Сколько за каждую платить будете?

И уже цену назначает — пять рублей за штуку.

— Идет, — соглашается Петр Антоныч, хотя никогда прежде не слышал, чтоб за песню деньги спрашивали. — Но уговор такой: коли я песню знаю, то тогда вы мне, батюшка, пять рублей даете.

Хмыкнул батюшка, согласился. «Ой, погоришь, городской! — зашептались мужики. — Сильно много он их знает».

Уселись за околицей на косогоре. Плотным кольцом обступили спорщиков «судьи».

Ты-ы мальчишечка,

ты-ы бедняжечка,

Он склонил свою-у да

головушку... —

начал поп.

Он склонил свою да

головушку

Да на правую

на сторонушку-у-у, —

подхватил Антоныч.

Батюшка помолчал с минутку — и позаковыристей:

Авсень, авсень, Я гулял по всем... По заулочкам...

— По проулочкам, — продолжил Макиенко.

— Красненькую прогулял, отец! — раздалось со всех сторон. Разозлился попик, видать, за живое взяло: неужели «городского» да крестьянскими песнями не побить?!

Уж ты сосенка моя, Да раскудрявая-я-а... —

снова запевает он.

Почему же ты рано Раскудрявилася? —

снова подтягивает «городской».

— Еще она хорошо звучит с «охами»:

Э-ох, почему же ты рано Да раскудрявилася? Э-ох-ы, на тебе была кора Все дубовая-я-а...

Посмотрел батюшка на Петра Антоныча, что-то буркнул — и бегом сквозь толпу хохочущих мужиков.

— И не расплатился?

— Какое там! А песни были хороши. И запевал он ладно. Да грех на душу взял — песню на деньги менял. А вот был у меня еще такой случай — как математики говорят, с обратным знаком...

Но истории «с обратным знаком» я тогда не услышал: автобус притормозил у дорожного указателя «с. Александровка». Мы сошли и на попутке добрались до села, где родился замечательный знаток русской песни Митрофан Ефимович Пятницкий.

— В правление или в сельсовет? — привычно спрашивает шофер.

Традиция: приезжая в гости, познакомься с хозяевами. Но ведь мы в Александровке и поэтому, не сговариваясь, отвечаем одновременно:

— К дому Пятницкого!

От дома, собственно, сохранилось всего ничего. А рядом высится новостройка — будущий музей М. Е. Пятницкого. Новое здание отнюдь не копия подлинного, как хотелось бы колхозникам-землякам; пришлось строить просторнее, с учетом притока экскурсантов и экспонатов.

Пытаемся найти кого-то, кто знал Пятницкого лично. Но Мит

рофан Ефимович умер в 1927 году, в деревне бывал лишь наездами, и людей таких вроде нет...

— А Андреевна? — спрашивает Макиенко.

Плотник, работающий на стройке, хлопает себя по лбу: точно, Андреевна! Ай да мужик!

Анна Андреевна Беспалова цену своему слову знает. И не потому, что помнит знаменитого земляка. У нее есть своя «песенная» биография: тридцать лет была она запевалой и даже руководителем самодеятельного хора народной песни родного села. Люди постарше помнят выступления этого хора в Москве.

— Еще в школе у меня подружка была, Пелагея. К ней как-то прихожу — папаша ее сидит, мать перед окном шерсть прядет. А чужой дядька, здоровый такой, ходит по комнате-то, усы вьет, у него усы и волос такой, как у меня сейчас, — беловатый, и все «у-у-у» да «м-м-м» — напевае, значит. Песни напе-вае... Я потом и спрашиваю: «Поль, а это чей дядька-то у вас?» — «А это брат мамин, Митрофан Ефимович». Вот поэтому я его знаю...

Нет, бессильна бумага передать интонацию и ту значительность, которые вкладывает Андреевна в это «вот поэтому я его знаю». Рассказ о каждой встрече с Пятницким, встрече деревенской девчонки со столичной знаменитостью, заканчивается этой фразой, как куплет песни — припевом, и припев этот придает весомость «запеву».

— Теперь я уже большая стала. Вот пройдет молва: «Пятницкий приехал, да, говорят, он дюже песни-то любя...» А мы, девки, тогда соберемся: «Пойдемте песни играть!» Да у их дома, прямо под окошками:

Ох, как я вспомню про

милашку,

Ох, сердце бьется

об рубашку...

Вот такие всякие «страдания» играем. А он тут как тут — на крыльце; крылечка у них была большая, деревянная — на пери-лу обопрется руками и стоит, слухая... А мы: «Пятницкий-то слухая песни-то». Ишо играем... Вот поэтому я его знаю.

Вот он ездил сюда и говорил: «Как у вас тут играют песни-то хорошо!» А Анна Ефимовна, сестра его, возьми да скажи: «О, у нас тут Арина Киселева, желаннушка-то, как же она хорошо играет песни да со своими дочерьми». А они много играли,

50