Вокруг света 1976-08, страница 12

ГОРЬКИЙ ВКУС БУНТА

Париж немыслим без кафе. Особенно без небольших уютных заведений, еще не ставших «модерновыми» неоново-стеклянными коробками. В таком маленьком кафе на улице Сен-Пер я и познакомился с молодым парижанином Марселем Бернедом, как вскорости выяснилось — студентом университета права, экономики и социальных наук. Повод для знакомства вышел забавным. Музыкальный автомат в кафе наигрывал старую мелодию, бывшую в моде несколько лет назад, — о Париже, который никогда не меняется, — «и это, поверьте, к лучшему», — о Париже, который не худеет и не толстеет, а остается одним и тем же.

Песня мне всегда нравилась, и я решил повторить ее. А у автомата столкнулся с Марселем: он протягивал руку к той же самой кнопке.

Мы рассмеялись. Автомат заработал, отошли мы от него уже вместе.

— Нравится песенка? — спросил Марсель.

— Да, очень, — ответил я. — Ведь Париж действительно не меняется, верно?

— Как знать... — пожал плечами Марсель.

Мой новый знакомый уже расплатился и собирался уходить, но, узнав, что нам в одну сторону, согласился подождать меня.

Мы вышли к Сене.

С реки дул свежий апрельский ветер. Впереди, на острове Ситэ, возвышался Собор Парижской богоматери. Именно на этом островке двадцать веков назад родилась Лютеция — будущий Париж. Казалось, Ситэ, как большой корабль, плывет вниз по реке в наступающих вечерних сумерках.

Мы прошли вдоль длинного ряда лавок букинистов на набережной и оказались у станции метро «Сен-Мишель». Рядом со входом разложили свой товар — молодежные газеты — студенты-продавцы.

На площади Сен-Мишель наш разговор с Марселем возобновился.

— И все-таки Париж меняется, — сказал он, как будто и не было долгой паузы. — Меняется город, меняемся мы, его жители. А уж студенты, по-моему, каждый год другие. Например, наша нынешняя забастовка непохожа на предыдущие. Она серьезнее, труднее, что ли...

— Да, и вот еще о переменах... — заговорил Марсель после некоторого раздумья. — Вы слышали о похоронах сына Гюго?

— Нет, — я даже вздрогнул от неожиданности.

— Шарль Гюго, сын писателя, умер в 1871 году. А похороны его — надо же, какое совпадение! — пришлись на тот самый день, когда была провозглашена Парижская коммуна. Так вот, коммунары разбирали баррикады, чтобы пропустить похоронную процессию. И когда я думаю о нынешних событиях, я прихожу к мысли, что в той же ситуации теперешние студенты баррикаду могли и не разобрать. Слишком много у нас крикунов, и каждый кричит свое. Сплочения нет — вот что главное. Спорили бы до вечера, трогать баррикаду или пустить процессию в обход по другим улицам, да так ничего бы и не решили...

Много было ненужного во время студенческих манифестаций. А вот чего не было совсем или было очень мало — это правильной информации о ходе забастовки в провинции, поэтому многие университеты чувствовали себя в изоляции. И здесь тоже не обходилось без крайностей. На улицах Гренобля студенты перекрыли движение и направляли машины на университетский городок. Там полагалась остановка. и автомобилисты — в принудительном порядке — выслушивали требования бастующих...

Следует отметить вот что: в результате своего весеннего выступления студенты добились-таки некоторых уступок со стороны властей. Они получили обещание сохранить общеобразовательные дисциплины в как можно более полном объеме; «группы технических исследований», создаваемые при университетах с участием представителей предприни мателей, то есть «вербовщиков» квалифицированной рабочей силы для своих фирм, будут носить консультационный характер; между госсекретарем по вопросам университетского образования Алисой Сонье-Сеите и конференцией президентов университетов начались переговоры по обсуждению нового циркуляра о введении «реформы второго цикла».

И все-таки студенты не победили. Я повторяю это еще раз, ибо строить иллюзии здесь недопустимо. Не победили, потому что единства в их действиях было прискорбно мало, — Марсель Бернед, что называется, «зрил в корень». Потому что приближались экзамены. Власти же не отступали со своих позиций, усиленно шантажируя бастующих тем, что вот возьмут и аннулируют весь 1975/76 учебный год, возьмут и объявят' его «белым», то есть недействительным годом. В таком случае студенты потеряли бы уже пройденные восемь месяцев учебы, а многие из них — и потраченные на эту учебу значительные средства. Вот почему ЮНЕФ и СНЕСЮП призвали студентов и преподавателей «продолжать борьбу в форме, приемлемой для данного периода учебного года». Иначе говоря — для периода сессий. И французские студенты решили совмещать продолжение борьбы со сдачей экзаменов.

Что же, движение умерло, да здравствует движение? Да, в некотором роде. Тем более что оно не умерло, а приостановлено. Ведь ни одна из острых проблем, вызвавших студенческие волнения, не решена. В поисках работы сейчас пребывает 400 тысяч молодых французов. Процент безработных среди молодежи намного выше, чем среди всех других возрастных категорий взрослого активного населения К В начале осени на рынок рабочей силы хлынет новый мощный поток юношей и девушек, только что окончивших высшие и средние учебные заведения. По подсчетам экономистов, лишь каждый пятый из них сможет найти для себя работу, и далеко не всегда по специальности.

Поэтому можно с уверенностью сказать, что в будущем году студенческое движение во Франции вспыхнет с новой силой. А требования останутся прежними — те, которые уже сейчас четко сформулированы лидерами Национального союза французских студентов: отменить реформу; создать новые рабочие места в соответствии с национальными потребностями, в частности увеличить число преподавателей; составить новые бюджеты для университетов; повысить студенческие пособия.

«Бунт 1976 года может оставить горький вкус на губах многочисленных студентов»,—с пессимизмом пишет газета «Монд». Вкус, может быть, действительно горький, но уроки этого неудавшегося бунта наверняка хорошо запомнятся многим. Все больше французских студентов понимают теперь, что в трудной борьбе за то, чтобы превратить университеты из фабрики безработных специалистов в школу полноценных кадров, находящих себе место в активной жизни, чтобы провести широкую демократизацию системы высшего и среднего образования, лучшее оружие — это единство студенческих рядов.

Я не случайно начал свой очерк со строк из «Отца Горио» Бальзака. Они вспомнились мне, когда я проходил мимо дома писателя на улице Бертон. Небольшой коттедж, затертый между двумя высокими многоквартирными зданиями... Дом Бальзака имел два выхода: один — на улицу Бертон, второй — на совсем другую, с первой не пересекавшуюся. Писатель постоянно был в долгах, и такое свойство жилища чрезвычайно его устраивало: в случае прихода кредиторов можно было незаметно улизнуть.

Как просто, если бы студенты Латинского квартала тоже могли пользоваться таким преимуществом: уходить от своих проблем через вторую, запасную дверь. Но никакой второй двери не существует. И выход у них только один...

Париж, май

¹ 6,6 процента среди молодых людей до 25 лет; 2,7 процента среди людей в возрасте 25—40 лет. (Прим. автора.)

ю