Вокруг света 1976-08, страница 34

ли на глине, когда я стал взбираться на гору.

Первой меня увидела кок Людмила Силина. Она вышла из кухни, и тут ее внимание привлекла необычная фигура в желто-голубом одеянии. Она кликнула людей. На крыльце появились Нина Ев-теева, Вячеслав Куренков и Георгий Боцяновский. Они провели меня к начальнику станции. Им оказался Саркис Айрапетович Саркисов, старый полярник, о котором я давно был наслышан. Он сказал, что нам бы надо входить в русло Марре-яги, но поскольку уже совсем стемнело, то послал на помощь Георгия. Он здесь работал механиком и ведал всем подвижным парком станции —

водил трактор и небольшую «до-ру».

Мы вернулись на берег. Я попытался посадить Георгия на иле-чи, чтобы донести до катера, но, протащив его по глинистому дну и волнам метров тридцать, отказался от этой затеи. Махая руками, мы побежали вдоль берега. Дима понял нас. Развернувшись, он подогнал катер к речке и, ориентируясь по ряби, провел его в русло.

На станции ждал роскошный ужин. С истинно восточным гостеприимством встретил нас Саркисов. А если серьезно, то надо понять, что люди здесь соскучились по гостям — ведь они работали в самом далеком углу полуострова, в стороне от хоженых дорог.

Видно было, что жили они дружно и трогательно отвечали на внимание. Самому молодому, Виктору Загребневу, недавнему выпускнику Ленинградского арктического училища, было лет двадцать, Саркисову стучал пятьдесят пятый, но никто не ощущал здесь разницы в возрасте. Люди просто привыкли уважать друг друга, поскольку все одинаково переносили и радость, и тяжесть зимовки.

Одно отличало их от Саркисо-ва — начальник повидал столько, сколько мог повидать только неуемный человек. Он родился в Туркмении, куда отец отправился на заработки строить Чарджоу-ский мост. Едва подрос, поехал искать счастья в Москву. Здесь прибился к «Мосфильму». Помощником режиссера снимал фильмы «Весна», «Адмирал Нахимов», «Весна в цвету» и другие. А потом вдруг повернул жизнь еще на один румб. Отправился в Арктику. Зимовал на Марресаля, Хфасавэе, в Маточкином Шаре, Русской Гавани, Шпицбергене,

Столбовой на севере Новой Земли. Особенно запомнилась работа в новоземельских Кармакулах — самой старой полярной станции в Арктике. Ее основали соловецкие монахи в конце XIX века. Они наблюдали за погодой, пробовали выращивать ячмень и овес. Кругом были озера, богатые рыбой и птицей, росли леса. Здесь, рядом с часовенкой, стояла изба, где хранилась богатейшая старин ная библиотека. Но в сорок втором году к Кармакулам подошла гитлеровская подводная лодка, расстреляла два гидросамолета, стоящих в бухточке, и все жилые постройки. В огне и сгорела библиотека...

И на каких бы полярных станциях ни был Саркис_й-Айрапетович, всюду с ним зимовала, переносила и нужду, и тоску, и полярные ночи жена Мария Сергеевна. В прошлом году зимой она умерла, и Саркисов исполнил последнюю ее волю — похоронил там, где родилась, в Москве.

Мы разговаривали до поздней ночи. Саркисов говорил о том, как падала с обрыва старая станция, как строили новую, за сотни километров возили бревна и доски, как, начав с механика, осваивал полярные профессии радиста, метеоролога, аэролога, магнитолога.

...Утром ребята собирались топить баню и приглашали нас. Но как ни соблазнительно было предложение, мы хотели воспользоваться хорошей погодой и решили с утра идти к Хараса-вэю.

Саркисов показал нам свою, более подробную карту и предупредил:

— Только все время держитесь мористей. Не дай бог вам попасть в Шараповы кошки.

На карте от мыса Марресаля в двадцати километрах далеко в море выдавались отмели, похожие на дуги, — печально знаменитые Шараповы кошки. Саркисов сказал еще, что, попав на эти отмели — коварные, вязкие, как гнилой Сиваш, здесь погибло много людей, отчаявшихся выбраться из трясины и дикой тундры, где не пасут оленей и вообще нет поселений.

Нас положили в ленинской комнате, заставленной книжными стеллажами. Оказывается, Саркисов даже тут позаботился о книгах и не без гордости сказал, что такой богатой библиотеки на других станциях пока нет.

Быстро пролетел остаток ночи. На рассвете Боцяновский помог заправиться горючим. После

обильного завтрака, щедро снабженные сигаретами, мы отправились дальше.

ЭТИ ЧЕРТОВЫ ШАРАПОВЫ

кошки...

Когда выходили из русла Марре-яги, никто из нас не сомневался, что в этот же день мы дойдем до следующей полярной станции Харасавэй, построенной на мысу того же названия. Ничто не предвещало беды. А между тем в этот день беда и началась. С севера пришел новый заряд тумана, скрылось солнце, исчезли берега. Задул ветер. Недолго же держался антициклон. Арктика диктовала свои законы.

Володя Савельев занял место за штурвалом. Мы с Димой забрались в спальные мешки досыпать. Поднималась зыбь. Ветер задул с севера, и Володя держал катер носом на волну. Вероятно, это обстоятельство и подвело нас. Не полагаясь на компас, Володя, а вслед за ним Дима, который сменил его, все время подворачивали на ветер, а он, оказывается, перемещался, становясь северовосточным. Но об этом мы догадались слишком поздно. Ввел в заблуждение и мыс, который мы приняли за тот, где начинались Шараповы кошки. Оказывается, нужный мыс мы давно прошли, а этот был другой. Словом, мы прямым ходом врезались в Шараповы кошки.

Произошло то, чего мы так боялись... Нам казалось, что мы шли гораздо мористее кошек, на самом же деле оказались в западне. С одной стороны тянулась болотистая тундра, с другой — наносы векового ила, которые кое-где поднимались выше моря, превратившись в островки. Надо бы, конечно, пока не поздно, поворачивать обратно, выйти прежним фарватером из кошек, но вместо этого мы начали тыкаться во все стороны, надеясь прорваться к морю через кошки. Винт молол илистое дно, за катером тянулся черный след. Потом катер полз на брюхе. Мы поворачивали в другую сторону и шли до новой мели, теперь уже потеряв всякое представление о том, где находимся. Мы перемутили всю воду, она стала бурой, как густой кофе.

Чем сильнее владело нами стремление вырваться из мелей, тем дальше засасывали наш катер Шараповы кошки. Чтобы уравновесить корму и нос, мы бегали по палубе, перегружали с

32