Вокруг света 1976-08, страница 38

якорный канат. Поэтому включаем двигатель, чтобы в таком случае не оказаться на воле волн.

Вынужденная остановка порой доводила до бешенства, ведь ночи становились все длиннее, темнее, а времени у нас было в обрез.

Все же на пятые сутки туман принес относительное затишье и слабенький дождь, пополнивший наши запасы пресной воды. Мы было обрадовались, но... «Ветер снова засвистел в вантах». Нам удалось спрятаться в речке, устье которой было забито плавником. Волны от прибоя, прилива и течения реки закручивались во всех возможных измерениях. И снова приходилось ждать у моря погоды, Правда, рядом был берег, который дал нам воду и маленькую кучку сыроежек, съеденных с непередаваемым восторгом.

К вечеру, уставший от всех передряг, катер ложится боком на обмелевшее дно и засыпает, освещаемый отблесками гаснущего костра, под заунывный вой какого-то заблудившегося пса, невесть откуда взявшегося на этом пустынном берегу.

С рассветом выходим в море. Холодно. Мелкий дождь стучит по крыше катера. Крупная зыбь напоминает о прошедшем шторме. Мотор про-стуженно чихает и периодически останавливается. Но самое неприятное в том, что в многодневной борьбе с волнами израсходован почти весь бензин, а до ближайшего, отмеченного на карте населенного пункта ни много ни мало — километров сто с лишним. По-видимому, намечается еще одна «увеселительная» прогулка по тундре. Настроение минорное. Но Кравченко верит, что через два часа мы будем пить чай с разнообразнейшей снедью. Вылезаем на корму в надежде пострелять уток. Качка и холод явно не способствуют меткости стрельбы. Впереди открывается маяк мыса Песчаный. Оправа от маяка какие-то холмики. Три, четыре, пять, девять... Судя по основательно изученной карте и лоции, на этом месте ничего не должно быть. Холмики увеличиваются. Это какие-то строения. Подплываем чуть ближе и видим, что это «балки» на санях, или, по среднерусским понятиям, «вагончики». Через пять минут замечаем дым из трубы одного балка. Десять минут. По берегу пробежала собака. Значит, здесь кто-то живет. Тридцать минут. Нам навстречу по мелководью мчится классный вездеход. На его борту нарисован белый медведь.

Еще час, и мы в компании двух ребят — Вити и Гриши с Диксоновской гидробазы и собаки Мухтара сидим у стола, едим жареную картошку с олениной и пьем крепкий чай с персиковым джемом.

Виктор Артемов преподнес нам, можно сказать, сюрприз. Его рассказ должен заинтересовать всех тех, кто занимается поисками экспедиции Русанова.

В сентябре 1974 года Виктор вместе с Вадимом Новопашиным (работает в гидрометеослужбе на Диксоне) и Майданом Бажановым (работает на гидробазе Диксона) зажигали маяки в районе Малого Таймыра. На маленьком каменистом островке ими были обнаружены изба из плавника размером 3 на 2 и каменный лабаз размером 3 на 1,5 метра. Дверь в избу заложена бревном. Внутри стояли стол и скамья. Все дерево почернело от времени. На столе — непривычной формы бутылка с огарком свечи. На полу, примерно по колено, слой льда. Метрах в трехстах — могилка, заваленная камнями, а метрах в ста от избушки — заветренный двухметровый столб с вырезанными на нем словами: «Экспедиция Русанова...» Дальше неразборчивые, плохо видные знаки.

Очень не хотелось уходить с мыса

Песчаный. Но время подгоняло, и при первой же возможности «Замора» взяла курс на Диксон через острова Олений, Сибирякова и Енисейский залив. К вечеру следующего дня катер, лавируя между бесчисленными мелями, подошел к Оленьему. Здесь переночевали у рыбаков, а наутро, заправившись на гидробазе, тронулись к Сибирякову. Уже издалека мы увидели избушку промысловика, о которой много слышали на Песчаном. Красная ракета была приглашением подойти к берегу. У избушки стоял мужчина, знаками показывавший нам проход между льдами. «Замора» благополучно вошла в узкое, но очень глубокое устье реки и прижалась боком к песчаному берегу. Изба Ивана Афанасьевича Рыбникова была выстроена по типу старых русских зимовий, где под одной крышей помещались все необходимые помещения: кладовая, жилые комнаты, мастерская. Вокруг дома ходила дюжина некогда диких серо-коричневых уток. Шестеро громадных ездовых псов то ли от ^злости, то ли от радости встретили" нас громким лаем. Невдалеке от дома стоял собранный собственноручно хозяином вездеход. Родом Рыбников был из Краснодара, в Арктике уже 15 лет.

Под утро, попрощавшись с Рыбниковым, мы сели в катер и в последний раз вышли в море. Вскоре впереди показался Диксон...

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Дима и Володя шли к Диксону. А я лежал в больнице в поселке на мысе Каменный и размышлял о нашем путешествии, благо времени было сколько угодно.

И тому, о чем я думал, нашел ответ потом, когда писал эти «дневные записки».

В Москве я получил от Кравченко письмо — мы, конечно, неоднократно встречались, в общем -то не вспоминая о том, что случилось между нами в плавании, но, видимо, Кравченко, как и мне, необходимо было осмыслить происшедшее. Вот что было в письме:

«Тот, кто связывает свою судьбу с морем, должен очень глубоко, даже не разумом, а всем нутром познать логику и своеобразие морских обычаев. В уставе поморов степень подчиненности была сформулирована так: «В морском ходу и во время промысла всем рядовым товарищам слушаться одного кормщика и ни в чем воли у него не отнимать; а в потребном случае, хотя и подавать ему совет, но учтиво и не спорно. Ежели же кто из них дерзнет кормщика избранить или ударить, или не станет его слушаться, на такого прочие рядовые должны дать кормщику помощь к наказанию по морскому обыкновению; потому что без наказания иные впадут в бесстрастие, от чего беспромыслица и разбитие судов приключаются». У меня сложилось мнение, что

вызывали раздражение мои распоряжения, которые я предварительно не всегда согласовывал с вами, не давал разъяснений, почему так, а не по-другому. Чаще всего это происходило из-за сложности обстановки, резкой смены обстоятельств, недостатка, а зачастую и отсутствия времени. Кроме того, многие решения принимались интуитивно, твердой уверенности, обоснованности не хватало. Если бы нас связывала давняя дружба...»

Тогда же я написал ответ Кравченко, но не отправил. Этим письмом я и заканчиваю.

«Все позади. Основная практическая цель, поставленная два года назад всеми вами, достигнута: вы доказали, что в принципе катера класса «Замора» имеют «право жительства» в прибрежных водах Арктики. Но нетерпенье гнало вас в море, и фанатичная уверенность в своих силах и конечном успехе заставила пренебречь многими из тех «скучных истин», что накоплены человеческим опытом в аналогичных условиях.

Вот ты приводишь цитату из устава поморов. Да, кормщик — это непререкаемый авторитет, это опыт, выдержка, мужество, умение, какого нет у других членов команды. Но ведь ты сам признаешь, «многие решения принимались интуитивно, твердой уверенности, обоснованности не хватало». Думаю, комментировать это не стоит.

Ты пишешь «дружба»... Да, она необходимейший участник любой экспедиционной группы, попавшей в экстремальные ситуации. Но этому участнику нужно место — в кубрике, палатке, экспедиционном балке, заваленном снегом. И это место надо высчитывать столь же скрупулезно, как размеры провианта на дорогу. Высчитывать «до», а не надеяться, что оно образуется само собой... В «Вокруг света» были опубликованы записи Юрия Сенкевича; где были перечислены «скучные истины»:

1. При комплектовании экспедиционной группы необходимы проверочные групповые тренировки.

2. Проверочные тренировки должны быть многократными и длительными, с тем чтобы участники будущей экспедиции имели возможность хорошо узнать друг друга еще до старта.

3. Условия проверочных тренировок должны быть максимально приближенными к «боевым».

4. В проверочных тренировках весьма желательно участие специалиста-психолога.

36