Вокруг света 1977-02, страница 39

бойцами, один на один сражавшимися с судьбой, отчаянно борющимися за выживание во все-австралийском море частной инициативы, всеобщего отчуждения и индивидуализма.

У одного моего знакомого, фермера, жившего в районе города Элбери, что на границе штатов Виктория и Новый Южный Уэльс, во время наводнения унесло весь скот, смыло посевы, а в довершение ко всему рухнул подмытый разлившейся рекой дом. Страховки, которую он получил, не хватило бы даже на то, чтобы купить себе автомобиль — старый его «холден» уплыл вниз по реке. Узнал я о его бедах из телевизионного репортажа. Билл и его жена Джуди сидели на мешках у развалин своего дома спокойно, с таким видом, будто у них ничего не произошло, а если уж и произошло, то никого не касается.

— Как вы будете жить дальше? — спросил репортер, описав предварительно все беды Билла и Джуди.

— Как-нибудь устроимся, — отвечал Билл, которого, судя по всему, эта назойливость раздражала.

— Вам кто-нибудь может помочь? Родственники? Друзья? — не отставал репортер.

— Мы сами себе поможем, — отвечал Билл. — У нас есть руки. И есть земля. А вода рано илй поздно схлынет.

Примерно так же реагировали на последствия «Трейси» и многие дарвинцы.

Развороченные ульи оживали. В бывших северных районах на голых бетонных «столах», как грибы, поднимались палатки. Но чаще «столы» стали крышами. Стены мастерили из обломков бывших коттеджей. Часть дарвин-цев расселили во временных теплушках и автоприцепах — «караванах». Но всех обеспечить кровом не удалось. Статистика Дарвина, как мне тогда рассказали, такова: из 36 тысяч населения города треть живет практически без крыши над головой.

Отмечу попутно, что положение до сих пор почти не изменилось. И вот почему. С самого начала восстановление Дарвина натолкнулось на бюрократические рогатки. К тому же решения о реконструкции города принимались с большой задержкой из-за так называемого «политического футбола», весьма типичного для Австралии того периода. Для иллюстрации правил этой малоспортивной игры поясним, что Северная Территория управляется Канберрой. Главную ответственность за восстановление Дарвина взяло на себя тогда федеральное правительство во главе с лейбористом Уитлемом, создавшее Комиссию по реконструкции Дарвина (КРД). Закон, утверждавший ее в правах и средствах, из-за обструкции

оппозиции был принят парламентом лишь 28 февраля 1975 года. То есть больше чем через два месяца после катастрофы. Б законодательном собрании Северной Территории, местном органе самоуправления, лейбористов меньшинство. Бразды правления держат их противники — либералы и аграрии. В руководстве КРД вместе с представителями правительства оказались и местные политиканы, в частности Г. Леттс, лидер правого большинства в законодательном собрании. Леттс и его сторонники в КРД сделали все возможное для того, чтобы дискредитировать работу комиссии, изобразить дело таким образом, будто при реконструкции Дарвина лейбористское правительство проявило полную некомпетентность. Впоследствии, кстати, это роковым образом сказалось на досрочных выборах 1975 года, на которых победили консерваторы. Одним из основных пунктов «обвинения» были цифры: из 74 миллионов долларов, потраченных федеральны^11рШйтёльством на Дарвин за восемь месяцев после циклона, ни цента не было израсходовано на строительство жилых домов.

Цифра впечатляющая. В КРД рассказывали мне, что восемь миллионов было затрачено на эвакуацию жителей Дарвина и размещение в других городах. Десять миллионов выплачено в виде компенсации за потерянное имущество. Шесть с лишним миллионов — на обеспечение временным жильем. Десятки миллионов — на восстановительные работы, расчистку разрушений, поставку продовольствия, на проектирование циклоноустойчи-вых домов, то есть на все то, без чего нельзя было обеспечить помощь городу сразу после катастрофы и приступить к его восстановлению. Ко всему прочему, с самого начала КРД столкнулась с отвратительнейшей чертой капитализма, или, как его здесь скромно именуют, «частного сектора», — с необузданным стремлением к наживе. К наживе даже на таком людском несчастье, как дарвинская катастрофа.

Роджер Ист, один из работников КРД, рассказывал мне, что по некоторым первоначальным проектам, представленным комиссии местными подрядчиками, стоимость жилого дома на одну семью достигала 90 тысяч долларов. Комиссии удалось добиться снижения этой цифры примерно вдвое. И хотя это было тоже дорого, подряды на строительство первых 1300 домов по цене 40—45 тысяч долларов были выданы уже 18 мая. Но до декабря 1975 года дома эти еще строились — не был завершен ни один. С огромным трудом КРД удалось отбить атаки лоббистов, местных подрядчиков, осаждавших Канберру с требованиями передать восстановление Дарвина исключительно в руки местных фирм, не допустить поставок в город дешевых стройматериалов, рабочей силы из других городов. Часть жилого фонда по дешевым ценам было поручено строить КРД. Но решение это было принято слишком поздно. И дальше фундаментов дело не продвинулось.

Наконец, была еще одна причина. Как заявила мэр Дарвина Э. Стек в декабре прошлого года, «дарвинские совершенно пьяные государственные служащие умудрились разворовать, пропить и проиграть в рулетку 7 миллионов долларов, большая часть этих средств предназначалась аборигенам...».

Нил Байрон провез меня в дарвинские «Черемушки», где строятся новые коттеджи, специально

сконструированные для местных условий, с бетонными убежища-ми-бункерами. Во время циклона в таком бункере, устанавливаемом в центре здания, может разместиться семья из четырех-пя-ти человек. Убежище выдержит, даже если рухнут стены. Разговорились с рабочими. Настроение у них мрачное. Многие жили во времянках и с наступлением сезона дождей из Дарвина собирались уехать. Условия труда неважные, все в городе дорого, часты простои из-за несвоевременной поставки стройматериалов. Это сказывается и на зарплате и на настроении. «Дарвин — это' большой «рип офф», — говорит один из рабочих. В переводе это значит «обдираловка». Частный сектор верен себе. Нажива прежде всего.

В одной фирме, рассказывали строители, нас заставили сдирать со стен старую облицовочную плитку и ставить новую. Вполне могли бы обойтись старой плиткой, но они получили большую страховку, завысив свои потери во время циклона, и поэтому, когда шли ремонтные работы, умудрились не только восстановить разрушенное, но еще и сделать капитальный ремонт. И такого жулья в Дарвине немало. Они заявляли: мы понесли урон, скажем, на 20 тысяч, и им верили. А приходил в страховую компанию обычный работяга и говорил, что потерял имущество на две-три тысячи, ему отвечали — не было у тебя такого состояния. И доказать что-либо невозможно — ведь все было разрушено. Не мудрено, что люди бросали свои дома, которые до циклона стоили им немалых денег, и уходили, потому что не имели средств восстановить их.

Когда невеселый осмотр «Черемушек» окончился, Нил отвез меня в порт и остановился у ка-кого-то пакгауза, где на втором этаже, в большом зале, уставленном столиками, как в столовой, сидели докеры. Кто перекусывал на скорую руку — пакет молока, булка, чашечка крепкого кофе, кто читал газету, а за одним столом четверо парней резались в «черного Джека», а по-нашему — в «очко».

Тут же в зале обосновался профсоюз портовиков. Об этом напоминали стенды, плакаты, книжная полка с профсоюзными уставами, договорами, журналами, книгами. Нил сдал меня с рук на руки Кэвину Мински, секретарю профсоюза портовиков, и его заместителю Биллу Макдо-нальду. «Ребята, позаботьтесь о

36