Вокруг света 1977-02, страница 53

веческого роста на красном фоне, расписанном растительными побегами с цветами и бутонами, видимо, символизирующими пробуждение природы.

Справа — изображение сидящей женщины, по всей видимости, богини, так как вокруг ее головы «имб, Локтем правой ру-|«и, закинутой за спину, ома опирается на спинку «трона», изображенного в виде крыла птицы. На шее женщины — ожерелье из бус, на правой руке — браслет.

В центре ~ другая женская фигура, вероятно жрицы. На ее плече запеленатый черноволосый младенец в остроконечном колпаке. Лицо младенца выражает испуг. В левой приподнятой руке у жрицы еще один младенец. Она смотрит на мужчину, без сомнения, жреца, который тоже держит младенца. Лицо женщины сохранилось хорошо — и нас поразил тревожный взгляд ее карих миндалевидных глаз* устремленный на жреца с младенцем. У жреца полное широкоскулое лицо с черной окладистой бородой и усами, спускающимися концами вниз к бороде. Черные волнистые волосы подхвачены надо лбом белой лентой. И чувствуется, что он наиболее активный персонаж сюжета.

Но какого? Что за таинственный обряд скрыт в содержании росписи? И не .храм ли здание, которое мы раскопали?

Подобного сюжета наука пока не встречала не толыко в Средней Азии, но и на всем Среднем и Ближнем Востоке. Именно эта уникальность да вдобавок плохая сохранность затрудняют расшифровку содержания.. Богиня, судя по «звериному» трону, на котором сидит, — мушанская богиня Нана, владычица зверей.

Не случайно, конечно, художники изобразили детей. Можно бы предположить, что на фреске изображен какой-то обряд, связанный с обращением к богине за благословением и благодатью к детям — подобные сюжеты известны. Но откуда тогда драматическая напряженность в позе и взглядах жрецов и детей? Почему на лицах вместо канонического выражения просветления — страх и тревога? Есть и другие гипотезы, но каждая из них останется спорной и, видимо, до тех пор, пока археологи найдут аналогичный памятник: ведь открытая фреска уникальна не только по сюжету, но и по возрасту. Созданная в конце I — начале II века нашей эры, она является одной из древнейших в Средней Азии.

СИГФРИД СЁДЕРГРЕН, шведский писатель

ЧЕРНОЕ И БЕЛОЕ

Рассказ

[тот случай^^^Тмне'о нем > рассказал отец — произо-' шел давным-давно, после пёрвой мировой войны, в двадцатых годах.

Вся история длилась три дня, а началась с того, что из Франции в Браззавиль прибыла крупная партия разменной монеты.

— Два миллиона франков завтра будут отправлены на «Викто-ри» в Убанги, — сказал полицмейстер начальнику караула.

Они стояли и смотрели, как ящик за ящиком на головах чернокожих перекочевывали из казначейства на грузовик. Носильщики проходили между двумя шеренгами вооруженных солдат.

Когда последний ящик был погружен, солдаты забрались в кузов и взяли винтовки наперевес. Двое белых сели рядом с водителем, и машина тронулась. Доехав до порта, водитель развернул грузовик и подал к трапу речного! пароходика. Низкий плоский корпус, огромная надстройка в два яруса с верандами и окнами, на корме — колесо с широкими лопастями. В голубое небо вонзалась узкая черная труба. Ниже капитанского мостика золотыми буквами название — «Виктори».

Солдаты соскочили с грузовика, выстроились вдоль сходней и ящики понесли на пароход. Начальник караула и полицмейстер, стоя в трюме, занимались проверкой.

Потом на борт поднялся охранник. Открыл люк трюма и в л*ем-ноте осторожно спустился по трапу. Внизу висела, источая тусклый свет, керосиновая лампа. Посреди трюма аккуратно были расставлены ящики с деньгами. Он не спеша обошел вокруг них, изучая обстановку. Кроме ящиков, он увидел только железную бочку в углу да кипу пустых мешков. На переборке двумя гвоздями был укреплен осколок зеркала.

Охранник остановился и внимательно изучил свое отражение. Приосанился, поправил каску, сделал суровое лицо. Стряхнул две-три пылинки с кителя, стал «смирно», скомандовал себе «на-ле-во!» и принялся чеканить шаг. Ать-два, ать-два, ать-два. Полицмейстер знал, на кого положиться! Отмерив несколько кругов, охранник услышал на пристани отрывистые слова команды. Остановился, прислушался. Очевидно, часовой на берегу тоже приступил к дежурству.

А каково там приятелю на берегу? Поглядеть, что ли? Он поднялся по трапу, высунул голову.

— Эй, друг!

— Что тебе? — Часовой остановился и посмотрел на него.

Огненный шар солнца уходил за пакгаузы, железные крыши сверкали в его лучах.

— Как думаешь, будет ночью дождь?

— Похоже на то, — ответил часовой, глядя на реку.

В небе над Леопольдвилем на другом берегу повисла светлая, розовая туча, время от времени по ней пробегали яркие молнии.

— Тогда я тебе не завидую, — сказал охранник. — Ну, спокойной ночи.

Он подался назад и закрыл дверь.

Спустившись в трюм, он снова принялся маршировать под собственные команды, правда, уже не так ретиво. Интерес; пропал. Наконец он сел на ящик. Кругом было тихо, спокойно, слышны только плеск волн за бортом да четкие шаги часового по гравию.

— О-хо-хо-о-о...

Он сладко зевнул и почесал в затылке. Заметил подле ног тараканов, которые шевелили длинными усиками. Поставил один ящик торчком, получилась спинка, сел поудобнее и стал тихонько напевать, отбивая такт по ко

50