Вокруг света 1978-11, страница 56

ляющееся стадо и слушая мелодичное, чуть печальное пение пастушьего рожка.

Немаловажное значение в светской жизни Танти, да и всех провинциальных городов, имеет воскресная месса в одиннадцать часов.

Месса в одиннадцать часов воспета поэтами, и один только господь бог знает, сколько романов началось со встречи на этой мессе. Сколько юных аргентинок, собираясь на мессу, мечтали не столько припасть к стопам Христа, сколько коснуться руки любимого у чаши со святой водой.

Взоры почтенных матрон обращаются больше к потенциальным женихам, чем к алтарю, а богобоязненные невесты, слушая слова проповеди с пятое на десятое, нетерпеливо ожидают конца мессы, чтобы под сенью святой церкви, в те минуты, когда матери обмениваются новостями, накопившимися за неделю, выслушать любовный шепот.

В то воскресенье вниманием прихожан завладела Анна-Мария. В планах сеньоры Кристины относительно будущего дочери город Танти никакой роли не играл, просто надо девочке отдохнуть после лицея, а потом — в столицу. Среди Коношей, присутствующих на мессе, не было ни одного, который в силу своего положения в обществе заслуживал бы хоть какого-нибудь внимания, и поэтому сеньора Кристина, не задерживаясь у входа, направилась с Анной-Марией домой. Переходя улицу, они остановились, так как перед ними, загораживая дорогу, затанцевал соловый конь, а всадник, не обращая внимания на сеньору, принялся осыпать девушку затейливыми комплиментами, в которых, как и водится в провинции, были и солнце, и небо, и цветы. Процедура длилась довольно долго и закончилась выражением благодарности в адрес мамы, создавшей такую прекрасную дочь.

Сеньора Кристина, не один год прожившая в сьерре, отнеслась к порыву юноши так, как бы отнеслась к появлению любого другого местного создания, скажем, игуаны или козла. Анна-Мария вначале испугалась: уж слишком неожиданно появился перед ней танцующий конь. Потом наивные слова комплиментов вызвали у нее улыбку. Но это лицо, этот конь, эти белоснежные зубы! Анна-Мария опустила глаза, прижалась к ма

тери. Когда она вновь посмотрела на дорогу, всадника уже не было.

...Он появился на следующий день, когда Анна-Мария на звук пастушьего рожка выбежала из дома с кувшином в руках. Она замерла у калитки в ожидании новых знаков внимания. Но Роке ничего не сказал. Красиво подбоченясь, даже не посмотрев в ее сторону, он проехал мимо.

Анну-Марию охватила досада. Она была уверена, что Роке заговорит с ней, иначе зачем ему было появляться у их дома? А он проехал, словно она — куст у дороги.

— Сколько будете брать, сеньорита? — спросил пастух, у которого были свои заботы: солнце уже вон где, а ему до обеда нужно обойти со своим стадом не один десяток клиентов.

Анна-Мария, взяв полный кувшин молока, — сколько велела купить мать, она не помнила, — побежала к дому. А пастух Пед-ро торопливо погнал свое стадо к следующему дому.

...О том,, что Роке стал ухаживать за богатой сеньоритой, вскоре уже знала вся округа. Молва достигла и уединенного ранчо, встревожив старого гаучо. Сердцем дон Рохас почувствовал недоброе. Чего добивается его сын? Любви красивой горожанки? Да знает ли он, чем им всем грозит такая любовь?

Откладывать дальше было нельзя, и дон Рохас решил поговорить с сыном.

выстрелы и рвутся бомбы террористов, выводила сеньора Отто из себя.

— Ах, дочь! Что она натворила, наша дочь?

— Отто, за ней увязался какой-то местный парень. И похоже, что она теряет голову, если только уже не потеряла. О нас люди говорят.

— Какие такие «люди»? И что они могут говорить о моей дочери? Кто этот паршивец, ты хоть знаешь?

— Сын старого Рохаса, кажется. Самый младший.

— Да ты в своем уме?! Какой-то конокрад увязался за моей дочерью! И только поэтому мы должны уехать в Буэнос-Айрес! Как бы не так, черт побери!

— Не горячись, Отто. Лучше послушай...

— Не хочу я ничего слушать. Я из него чучело сделаю, из этого... Доннерветтер нох айн-маль!

— Отто, не горячись, прошу тебя!

Роке заметил выскочившего из-за изгороди сеньора Отто, когда тот с дробовиком в руке оказался на дороге. Размахивая ружьем, Отто выкрикивал прямо в морду лошади:

— Слушай ты, чертов ублюдок! Ты что это задумал, тварь... — От злости сеньор Отто не находил нужных слов.

В бешенство его приводило еще и то, что, так опрометчиво выскочив на дорогу, он очутил-

Разговора не вышло. Роке^^ея"впереди лошади, которая сей-

молчал. Опустив голову, он слушал отца, кончиком альпаргата сгребая мелкие камушки в кучку. Обеими руками он держал хлыст, сплетенный из тонких ремешков сыромятной кожи — подарок отца, — и только побелевшие суставы пальцев выдавали силу его внутреннего переживания.

— Роке, послушай меня... — Дон Рохас умолк, увидев глаза сына.

Широко раскрытые на побледневшем лице, они были как бездна. И глубоко в этой открывшейся пустоте старый гаучо заметил холодное пламя ненависти.

— Святая Дева, смилуйся над нами...

Сеньор Отто никак не мог понять, чего от него хочет жена. Зачем им именно сейчас уезжать в Буэнос-Айрес? Одна мысль о поездке в столицу, где звучат

час загораживала от него всадника. Все его попытки обойти лошадь натыкались на оскаленную ее морду.

Он бесился от бессилия и уже не выкрикивал, а хрипел самые непристойные ругательства. Еще миг, и он бы очутился в канаве. Собрав все свои силы, Отто отпрыгнул от лошади, вскинул ружье. Но выстрелить не успел. Лошадь опрокинула его, промчалась над ним, покосив кровавым глазом.

Гринго долго поднимался, стряхивая с себя пыль. Лицо пылало от пережитого унижения. Когда он наконец поднял глаза, то в сотне метров от себя увидел улыбающегося Роке. Лошадь в нетерпении била по земле копытом.

Вечером Анна-Мария, улучив момент, когда родители были заняты своими делами, незамет

54