Вокруг света 1978-11, страница 53

Вокруг света 1978-11, страница 53

крутым; внизу виднелись деревья, а за ними все те же зеленые, серые — жухлые тона. Я глотнул побольше воздуха, крикнул мальчику: «Держись за меня!» — и ринулся вниз. Меня оглушили падение, грохот камней и лай собак.

«Симарронес!» — молнией обожгло мозги.

Стаи одичавших собак бродили вокруг селений. Они задирали цепных псов, домашний скот. Были случаи, когда симарронес калечили людей, вступивших в схватку с ними.

На нас мчалась целая стая — оглушительный лай и рычанье. Жуткое мелькание красных языков, белых клыков и вздыбленной шерсти. Я прижал спиной мальчика к камням, инстинктивно подавшись назад. А правая рука сама по себе взметнулась, выбросив вперед ружье.

— Назад! — как выстрел грянул крик.

И в то же мгновенье все стихло. Собаки сразу осели.

— Не бойтесь, сеньор, они вас не тронут.

Передо мной стоял тот самый всадник.

— Успокойтесь, сеньор, опустите ружье.

Несколько минут спустя, смыв кровь с царапин и ссадин, освежившись холодной родниковой водой, мы сидели в ранчо. Я уже знал, что хозяина зовут дон Ро-хас и что люди, расположившиеся вокруг нас, его сыновья. Их было шестеро. В свою очередь, дон Рохас, узнав, где я живу, сразу определил:

— Вы сын дона Элиаса. Он у нас недавно; у него хорошая собака.

В полумраке ранчо трудно было определить возраст этих людей. Самому младшему, сидевшему напротив меня, пожалуй, было лет двадцать пять; хозяину на первый взгляд около шестидесяти. Потом-то я узнал, что дону Рохасу минуло восемьдесят.

Когда глаза привыкли к скудному освещению, я начал различать то, что находилось внутри. Стены были сложены из камня. Крышей служили высохшие на солнце шкуры. Такая же шкура висела у входа вместо двери; множество шкур, мехом внутрь, свисало с балок крыши, с кого они сняты были, не берусь судить. Какая-то утварь была свалена в кучу у стены; рядом лежали два седла. Из того, что можно было назвать мебелью, я насчитал пять грубо сколоченных табуреток. Вот, пожалуй, и все.

В самом центре ранчо стоял «фогон». В весьма вольном переводе это слово означает печь. В данном случае «печь» стояла на треножнике и напоминала вместительный котел. Прямо на золе стоял чайник; о его первоначальном цвете можно было лишь догадываться.

Мы сидели вокруг фогона и ждали, пока нагреется вода. Сосуд для матэ дон Рохас держал в руке наготове. Сосуд был великолепен: с искусной резьбой и серебряным ободком. Серебряной была и бомбилья — металлическая трубочка, через которую сосут настой. Жестянка с дикорастущим чаем йерба-матэ стояла у ног хозяина. Сахара не было. Матэ с сахаром — это для барышень. Гаучо пьет матэ горький, и название такому матэ «симаррон», как и дикой собаке.

Мы сидели и молчали. Гаучо не ведет светских бесед и по природной своей деликатности никогда не лезет с расспросами, считая, что собеседник сам волен сказать о себе то, что считает нужным.

Вода нагрелась, и дон Рохас протянул мне первый матэ. Это большая честь—получить первый матэ. Но с непривычки от такой чести скулы воротит, настолько первая порция настоя горька. А выпить нужно с достоинством, дабы не обидеть хозяина. Так и ходит матэ по кругу: два-три глотка через металлическую трубочку, и матэ возвращается к хозяину. Оттуда следует по кругу, и так часами. В провинции время не играет большой роли. Конечно, какой-нибудь утонченный европеец мог бы возражать против такого матэпития: не гигиенично, мол. Но в пампе не до этих тонкостей — если сосед пососал трубочку, вы тоже можете это сделать, ничего с вами не случится.

— Дайте парню поесть, — сказал дон Рохас, наливая очередную порцию.

Один из сыновей не спеша пошарил рукой в золе. Выудив оттуда лепешку, постучал ею по штанине и протянул Леонардо. Мальчик был так голоден, что сразу заработал челюстями, и прилипшие к лепешке угольки затрещали у него на зубах. У меня тоже потекли слюнки. Но мальчик есть мальчик, а мужчина — мужчина. Мужчину, который пробыл в сьерре каких-то шесть часов и отклонился от дома на каких-то десять километров, лепешками не угощают — может обидеться.

Я выдержал матэпитие около часа. Приличия были соблюдены, можно было двигаться дальше. Мы сели на предложенных нам лошадей — «Не старайтесь править, сеньор, лошадь сама вас довезет!» — и поехали следом за одним из сыновей, которого дон Рохас дал нам в проводники. Собачий эскорт провожал нас до самого дома.

«НЕТ, МЫ НЕ КОНОКРАДЫU

Шесть братьев Рохас стояли у стойки, и перед ними — шесть пустых стаканов. Я рассчитался с Мухамедом за прошедший месяц; он перечеркнул исписанную страницу, старательно переписал на новой очередной заказ. Засунул карандаш за ухо, проткнув курчавые волосы.

— Как поживает ваш сосед? — спросил Мухамед, наливая две стопки анисовой водки. За уплаченный счет полагается пропустить по рюмочке, таков обычай. Глаза братьев дружно провожали бутылку — нетрудно было догадаться, что означали эти взгляды.

— Запишите бутылку анисовой в счет, Мухамед. И дайте шесть стопок.

Этого торговец не ожидал. Он с удивлением посмотрел на меня.

— Простите, сеньор. Этим, что ли?

— Да. А что?

Делая вид, что смахивает соринку с прилавка, Мухамед наклонился ко мне и прошептал:

— Это же конокрады, сеньор.

Теперь пришла моя очередь

удивляться. Но отступать было поздно.

— Все равно, Мухамед.

— Ваше дело.

Братья охотно потеснились. В их движениях не было и тени услужливости, своими улыбками они меня не приветствовали, а просто с любопытством ждали, что будет дальше.

— Я перед вами в долгу, амигос. Да вот только сейчас подвернулся случай поблагодарить вас.

— Пустяки, сеньор. Стоит ли об этом упоминать, — сказал старший брат.

— И все-таки, спасибо.

— Да уж, право, не за что.

Тогда, в ранчо, говорил отец.

От сыновей я не услышал ни единого слова. Сейчас говорил только старший брат, остальные скупо улыбались, неторопливо потягивая душистую, сладкую водку. Они определенно не похо

3*

51