Вокруг света 1981-03, страница 50
«РЫБЬИ ЯЙЦА» Наступил день, когда из госпиталя мне прислали костыли и сказали, что я могу ходить. С утра я выбирался в садик, разглядывал маленькие странные цветы на подстриженной лужайке, трава которой была, пожалуй, скорее не травой, а плотным мхом: так было здесь влажно. Часам к пяти приезжал Гай. Он спускал легкую, похожую на каноэ лодку в реку, на берегу которой стоял наш домик. Меня затаскивали в лодку, и мы плавали по ней вверх-вниз по спокойной, но быстрой прозрачной воде. Впереди нас и по бортам, сторонясь лодки, разбегались и взлетали дикие утки, пробиваясь через деревья и кусты, обступившие реку со всех сторон. А у дна прозрачной реки стояли, шевеля плавниками и хвостами, ряды длинных темных рыб. — Что это за рыба?..— спросил я. — Форель,— небрежно ответил Гай. — Форель?! Слушай, Гай, достань мне удочку, и я буду ловить тебе к ужину кучу форели. . Гай долго хохотал в ответ и, когда успокоился, сказал: — Рыбу в ручьях и реках в черте города ловят только женщины и дети. Мужчины могут делать это лишь за городом. И рыба отлично понимает это, так же как и дикие утки, посмотри, как много их в городе,— ничего не боятся. Никто не тронет ни их, ни утят. Другое дело на пустынном озере или реке в горах... Наконец пришел долгожданный для Гая конец недели. Он и Джон Гамильтон отправились на рыбалку К вечеру Гай вернулся с десятью большими, весом килограммов по восемь, лососями. В этот же вечер я молча, во все глаза, смотрел, как разделывают рыбу по-новозеландски. Несколько смелых ударов тесака — и огромная голова вместе с передними плавниками летит в корзину для мусора. Туда же летят хвост, другие плавники с их мышцами, кожа, содранная с рыбы. Остающаяся средняя часть тушки отсоединяется от костей и разрезается на добротные плоские куски. Их заворачивают в вощеную бумагу и складывают в морозилку — про запас. На столе осталась солидная красно-золотистая горка икры. — Что будем делать с рыбьими яйцами?..— нерешительно спросил Гай. Так же. как и любой европеец, Гай много слышал о знаменитой, баснословно дорогой русской черной и красной икре, которая называется по-английски «кевиар». Всякая другая рыбья икра, в том числе и великолепная круфйая икра лососей и осетровых рыб, не приготовленная каким-то таинственным образом русскими, называется «фиш эгс». То есть «рыбьи яйца». И если в русском языке одинаковое название приготовленной и сырой икры подсказывает, что это две близкие вещи, то в английском между «кевиар» и «фиш эгс» огромная разница. Еще в предыдущий свой приезд сюда мы с моим товарищем обещали Менерингам узнать «русский секрет» приготовления «кевиар». Дома навели справки, и вот хозяева благоговейно следили за процессом превращения «рыбьих яиц» в благородный «кевиар». Когда на другой день пришли гости, сэр Джон и леди Гамильтон, на столе, кроме запеченного мяса оленя и отбивных из лосося, была и тарелка с отличной малосольной красной икрой... Однажды Мегги вернулась из города с какой-то очень энергичной черноволосой худенькой женщиной. Из-за обилия помады и пудры на лице трудно было судить о ее возрасте. — Игорь, это моя приятельница по вечернему университету, ее зовут Соня. Она изучает русский язык и литературу и хотела бы поговорить с настоящим русским, если ты не возражаешь,— несколько скованно проговорила Мегги. Соня решительно подошла ко мне и заговорила на хорошем, без акцента, русском языке. Она рассказала, как они с мужем решили бросить Америку и как в поисках места, куда переехать, вдруг обнаружили существование Новой Зеландии, в которой когда-то бывал один из их родственников. Она рассказала, что они перебрались сюда из Нью-Йорка с двумя детьми, мальчиком и девочкой, потому что жить в Нью-Йорке с детьми было невозможно. Город начинал развращать их: наркомания, преступность... «Как вспомню соседний с нами квартал, так до сих пор мурашки по коже бегают... И конечно же,— продолжала Соня,— мы купили здесь, в Крайстчерче, прекрасный участок земли и решили строить дом сами. Настоящий современный американский дом. Ведь вы, новозеландцы, не умеете строить домов,— вежливо кивнула она Гаю и снова пустилась в рассуждения: — Дело в том, что мой муж архитектор, и он решил начать заново свою карьеру здесь. Но разве есть работа для американского архитектора в такой маленькой и примитивной дыре, как ваша страна, Гай?..» Гай медленно закипал, а Соня все трещала: «Мои дети пошли здесь в школу. Девочка прижилась, а мальчика начали травить. Мой сын — настоящий американский мальчик. Он твердо знает, что может во всем быть первым, и старался быть им. Это прекрасное чувство быть уверенным, что ты из тех, кто должен быть первым. Но ваши дети, Гай,— они, по-видимому, завидовали моему мальчику,— избивали его каждый день. Он ходил все время с синяками. А учителя не понимали его свободного мышления. Ведь ваши школы такие старомодные. Поэтому ему ставили низкие отметки... Сейчас мой мальчик вернулся в США и записался добровольцем в военно-морской флот. Ах, Игорь, моему мальчику так идет форма матроса флота США. Он в ней просто иллюстрация к рекламному плакату «Вступайте в ряды нашего флота!». Мы с Гаем переглянулись, а Соня уже щебетала о том, как из США в Крайстчерч идет контейнер за контейнером с мебелью, холодильниками, настоящими американскими коврами, другой домашней утварью. «Ведь у вас, Гай, не умеют делать ничего хорошего, кроме баранины и шерсти»,— она снова кивнула хозяину... Я почувствовал, что, если она не замолчит, Гай забудет, что он хозяин и даст ей в глаз, как это делали здесь с ее сыном. Чувствовалось, что и Мегги уже не слушает подругу, а в основном с тревогой следит за мужем, чтобы вовремя остановить взрыв... — Соня, а кто вы по национальности? — нашлась она, меняя предмет разговора. — Я? Конечно, американка. Но мои предки — выходцы из Сицилии и Ирландии. А муж, хотя тоже американец, но родился в Голландии. Мы с Мегги поняли, что на этот раз гроза прошла стороной. НЕОБЫЧНЫЙ ОТЪЕЗД Выздоровление пришло внезапно. Неожиданно почти пропала боль, и я начал хоть и хромая, но ходить. И все. Пора было двигаться дальше. Улетал я из Новой Зеландии так же необычно, как и въехал в нее. Дело в том, что, прежде чем вернуться домой, я должен был лететь в США через Гавайские острова. За день до вылета обнаружилось, что мой паспорт до сих пор лежит в американском посольстве в Веллингтоне для получения визы. После часа оживленных переговоров по телефону посольство заверило, что паспорт будет в аэропорту Крайстчерча к моменту отлета экспедиционного самолета. Привезет его туда специальный гонец. На другой день выяснилось, что самолет улетел без нас со срочным грузом, а мы через сутки вылетим другим самолетом. Выяснилось также, что моего паспорта по-прежнему нет. Снова телефонные переговоры. Оказалось, паспорт отослан в Крайстчерч со специальным курьером — сержантом морской пехоты из охраны посольства. Когда курьер с моим паспортом прилетел в Крайстчерч, он, вместо того чтобы пойти в штаб антарктических операций, справился о вылете экспедиционного самолета антарктической экспедиции у диспетчера аэропорта. Ему ответили, что самолет улетел час назад, на несколько часов раньше, чем предполагалось. «Ага,— решил сержант,— раз так, хозяин паспорта уже летит сейчас в сторону Гавайских островов. Но ведь Гавайи — это уже Америка. И первый вопрос, который там зададут каждому: «Покажите ваш паспорт». А это значит — он, сержант морской пехоты США, не выполнил задания». Сержант не размышлял долго — лишь спросил диспетчера, когда вылетает ближайший рейсовый самолет в Америку и попросил билет 48 |
