Вокруг света 1981-03, страница 47

"давить не жалко. Ведь это же опоссу-И, увидев, что я все еще не понимаю, начал терпеливо и подробно, как маленькому, разъяснять: — Опоссумов привезли из Америки. Маленький зверек лазает по деревьям, ест листья, неприхотлив, мех хороший. Но им так понравились наши деревья, особенно верхушки их, что там, где живут опоссумы, уже нельзя получить хорошей древесины. Леса просто гибнут, Страна несет огромные убытки. Опоссумов сажают в клетки, травят, но они все еще растут в числе. Да что деревья — они нам всю энергетику, всю связь испортили! Забираются на верхушки телеграфных столбов и — любимое их развлечение — качаются на проводах, да так, что передними лапами ;ержатся за один провод, а отталкиваются от другого. Сколько обрывов, сколько коротких замыканий. Ничего не помогает...

Он безнадежно махнул рукой на один из столбов, мимо которых мы проезжали. И тут я понял, почему столбы выглядели странновато. Нижняя половина их метра на три-четыре была полностью обита со всех сторон кровельным железом, чтобы помешать опоссумам забираться на верхушку:

Как только мы достигли перевала и начали спускаться на другую сторону острова, пошел очень теплый дождь. Я знал, что полные влаги тучи, которые подходят к острову с запада и юга, выливаются именно здесь. Поэтому климат этой части острова не только дождливый, но и очень теплый. Кругом росли какие-то огромные папоротникообразные пальмы.

Хоки-Тика располагалась на сравнительно ровном зеленом склоне холма вблизи моря, среди песчаных отвалов заброшенных карьеров, из которых добывался золотой песок. От «золотой лихорадки» осталась лишь ржавая драга, одиноко мокнущая под дождем.

Нас встретили Тревор и вся его семья: жена и куча ребятишек, не спускавших глаз с «живого русского». Мы пообедали, поговорили и тронулись в обратный путь. Когда добрались до перевала, уже наступила ночь, и вдруг стало ясно, что опоссумов здесь действительно много. Из темноты сверкали необычным фиолетовым огнем глаза зверьков, в которых отражался свет фар. По-видимому, опоссумы были ночными животными, они все время перебегали шоссе, и Джордж снова вилял машиной, чтобы ударить их...

Я вспоминал об этой поездке с Джонсом, об учителе Треворе и думал, что было бы хорошо переехать из госпиталя к одному из этих «антарктических киви», но все они жили сейчас далеко от Крайстчерча и были недоступны мне.

КИВИ НОВОЙ ОКРАСКИ

А вот еще один мой «антарктический киви». Высокий, худой, застенчивый, похожий на Дон-Кихота человек. Зовут его Манфред Хокштейн. Он еще не очень

хорошо говорит по-английски, так как недавно переехал со всей семьей из Западной Германии на постоянное жительство в Новую Зеландию. Обосновался в пригороде столицы страны По профессии физик, он стал заниматься геофизикой. Еще в Антарктиде мы подружились: я иногда чувствовал себя одиноко, и он тоже. Нам обоим еще не хватало знания языка и обычаев страны, с жителями которой мы общались.

Детство Манфреда прошло в маленьком городке под Мюнхеном. В конце войны пришли американцы, началась неразбериха, старые порядки рухнули, новые еще не родились.

«В дома возвращались солдаты,— с грустью рассказывал Манфред,— изломанные поражением, отрешенные от всех домашних дел. Они доставали где-то бутылки шнапса или самогона, садились в кружок, напивались, спорили, пели песни... А потом снова и снова обсуждались ступени поражения .. Они не могли понять, как же так все получилось?» Жизнь была тяжелой, голодной, неопределенной. Манфред и его сверстники целые дни проводили на рынке, обменивая с американскими солдатами домашние старинные безделушки на сигареты, ну а уж американские сигареты тогда были главной недевальвируемой валютой...

Потом Манфред окончил школу, университет, женился. Но чувство неустроенности, неуверенности осталось. И вот теперь он с женой и двумя дочерьми стал новозеландцем, работает в Новозеландской антарктической программе. Я был у него в гостях, в пригороде Веллингтона. Уютный домик, маленький садик. Травяная площадка для детей. Встретили меня жена Манфреда — Гретхен, дети. Оба восторженные, рады показать, как хорошо наконец живут.

В гости, кроме меня, пришли две молодые женщины — учительницы, почти девочки. Ужин неожиданно удивил. Так много всего на столе: сосиски, колбасы, отварная картошка. Отвык я уже здесь от такого. Ведь в Новой Зеландии в понятие гостеприимства «много хорошей еды» не включается. И я сказал, что это очень по-русски, что Манфред, наверное, знает наш обычай — встречать гостя богатым угощением. И вдруг Манфред и его жена Гретхен рассмеялись.

— Нет, Игорь,— сказал Манфред,— это теперь наш немецкий обычай...

И он начал рассказывать, что у них в Германии такого до войны не было. Но в конце войны и сразу после нее они пережили очень голодные времена, когда в Мюнхене за буханку хлеба могли убить. Вот и появился обычай — угощать гостей сытной едой...

И вдруг я увидел, как притихли девочки-учительницы, боясь спугнуть разговор немца с русским. Каждый из. нас вспоминал сейчас спокойно свое,

но между слов сквозило: какая ужасная вещь — война...

Потом мы развеселились. Манфред сел за виолончель, и под ее аккомпанемент вся его семья пела разные песни, потом играли в крокет на кусочке лужайки, которой Манфред так гордился..

— Счастливого пути, "Игорь,— сказал он мне на прощание,— передай привет Европе. Я уже не вернусь туда. Я хочу остаться здесь навсегда. Я буду киви, пусть мои дети тоже называют себя киви.

Да, если бы Манфред был в Крайстчерче, у меня не было бы никаких проблем.

СЕМЬЯ МЕНЕРИНГОВ

Я перебирал в голове моих знакомых и отбрасывал одного за другим, пока не остановился на имени Гай Менеринг. «Он-то живет здесь, в Крайстчерче!» — чуть не крикнул я.

Первый раз я встретил его в 1965 году. Мы вместе летели из Крайстчерча в Антарктиду Он — на «Базу Скотта», я — на зимовку в Мак-Мерцо, Гай Менеринг был в то время на вершине славы. Альпинист, путешественник, первую свою известность он получил благодаря фильму, который снял во время плавания нескольких моторных лодок по Большому каньону реки Колорадо Впервые тогда люди проплыли по всей реке, зажатой между отвесными скалами Несколько моторных лодок с водометными двигателями и десяток смельчаков, возглавляемых изобретателем и создателем этих лодок Джоном Гамильтоном, тоже из Крайстчерча, прошли этот, казалось, непроходимый маршрут

Гай был в этом походе кинооператором и фотографом. Его фильм обошел весь мир. Потом Гай поехал в Антарктиду. Результатом поездки явилась книга художественных фотографий из жизни Антарктики под названием «Этот Юг». Когда мы познакомились, Гай летел за ноьыми снимками к новой книге. Мы как-то сразу сошлись, но оба отнеслись к этому как к дорожному знакомству без продолжения.

Через год мы снова встретились. Я возвращался домой после зимовки. Мой английский за это время стал уже вполне сносным. У меня появилось много друзей, и вот однажды один из них предложил поехать покататься на моторной лодке своего приятеля. Когда мы приехали на место встречи, оказалось, что приятелем этим был... Гай Менеринг. Поездка получилась интересной для меня, так как дала возможность познакомиться с реками Новой Зеландии. Эти горные реки очень многоводны в нижнем течении из-за обилия осадков. Там, где мы спускали на воду с колес свои моторные лодки, река была похожа на нашу Кубань в среднем ее течении: сильная, холодная, мутная, быстрая. Мы собрались не просто покататься, а половить лососей. Оказалось,

45