Вокруг света 1981-11, страница 23

Восток. Оказалось, что кружки — это места расположения отчетливо видимых с самолета темных пятен на белом, монотонном фоне снежной поверхности. Размер пятен достигал иногда нескольких километров. Пятна эти были видны лишь издалека тогда, когда угол между поверхностью снега и самолетом был очень мал.

— Понимаешь, издалека они как темные озера,— рассказывал Юра.— Поворачиваем самолет, пролетаем над этим пятном или озером — ничего! Снег и снег, никаких отличий. Отлетаем в сторону — опять темное озеро. Что бы это могло быть? Пока использую эти озера для полетов, проверяю по ним, там ли летим. Вот пишу сейчас статью в журнал об этом методе навигации на Куполе.

Уже после того, как удалось показать, что в центральной части Антарктиды идет подледниковое таяние и могут существовать целые озера Подлед-никовой воды, после того, как не стало самого Робинсона, а его карты с карандашными кружками были забыты, меня вдруг осенило, как током ударило: «Конечно же, если существует такое озеро, а со всех сторон от него ледник двигается по неровному скальному ложу,— верхняя поверхность ледника над таким озером и должна отличаться. Быть глаже, более горизонтальной, что ли». И действительно, те странные пятна — озера, которые подметил Юра, расположены примерно там, где найдены методом радиолокации следы подледниковых озер.

Но в то время никто из нас еще не знал об этом, а многие летчики относились к этим «темным пятнам Робинсона» на поверхности ледника скептически: «Неоткуда там им взяться...»

Однажды, в большой праздник летчиков, День авиации, в середине антарктической зимы, когда летать было некуда, я видел Юру и другим. В засыпанный снегом выше крыши домик авиаторов, в Мирном, я спустился по крутой, как корабельный трап, лестнице, пройдя через темный тамбур, открыл дверь в основное помещение. И остановился. Вдоль стен — несколько кроватей. Комната застлана красным богатым ковром. Посредине ковра на подносе большой бачок с дымящимся борщом. Вокруг на ковре сидели летчики и деревянными ложками ели борщ. Судя по оживлению и по тому, что возле каждого стояли пустые бокалы, здесь только что выпили. Юра Робинсон сидел на красной подушке, подложив под себя ноги по-турецки, и задумчиво перебирал струны гитары.

— Входи, наука, садись рядом. Налейте ему борща и стопарь,— скомандовал он компании и, не дожидаясь, уверенный, что все будет сделано как надо, продолжал перебирать струны гитары.

Солнце, море, облака — Дальняя дорога, Не грустите, моряки,— Ложная тревога...— спел он старинный речитатив и отложил гитару. Но кто-то снова передал ему гитару, и удивительный вечер продолжался еще долго-долго. Юра пел свои песни, песни других, но особенно хорошо шли здесь старинные и цыган

ские романсы. Мы слушали, подпевали, мечтали о Большой земле и обо всем, что связано с ней...

...Каждый из троих «пассажиров», добирающихся тогда на Комсомольскую, имел свою исследовательскую программу. Я хотел пробурить там как можно более глубокую скважину во льду, измерить температуру по всей ее глубине и попытаться выяснить на ос