Вокруг света 1981-11, страница 24

нове этой информации, какова же истинная температура у нижней поверхности ледника Антарктиды в центральной ее части.

Еще в середине полярной зимы на основе многих расчетов, бесед с моим другом и коллегой по исследованию центральной части ледника Антарктиды — Андреем Капицей — я пришел к выводу, что в центральных частях ледяного щита, где толщина льда достигает трех-четырех километров, температура у дна близка к нулю и идет непрерывное таяние. Лед — хороший изолятор тепла. И этот лед играет роль шубы. При этом тепла Земли уже достаточно, чтобы лед таял. Скорость такого таяния мала, миллиметры в год. Но процесс идет миллионы лет. Образовавшаяся в результате таяния вода, заполнив все углубления подледного ложа, выдавливается тяжестью льда от центральных к периферийным областям и там снова замерзает, продолжая двигаться к берегам. Может быть, ледяной щит Антарктиды — это как бы огромное блюдце, которым накрыт и отгорожен с краев целый мир?

Выпавший снег постепенно, будучи захоронен новыми слоями, превращается в лед. Но лед этот содержит много пор, заполненных воздухом. По мере опускания каждой частички льда ко дну воздух в порах все больше сжимается, и у дна, в центральных областях континента, давление воздуха в порах достигает сотен атмосфер. Когда лед у дна плавится, воздух растворяется в образовавшейся воде. Значит, Антарктида в центральных частях — это гигантский компрессор, накачивающий под ледяное блюдце воздух и воду. И не только воду. В этой воде есть

немного органических остатков — пыльцы, микроорганизмов, занесенных в ледяную пустыню ветрами. Таким образом, у дна под блюдцем льда есть вода, свежий воздух, чуть-чуть пищи, и там не очень холодно. Может быть, есть и жизнь в каких-то ее проявлениях. Хотя бы простейшая. В течение сотен тысяч лет отгороженная стенами льда от того, что делается в других местах на Земле. А ведь если предположить, что вся вода у дна снова примерзает у периферии и не выливается реками в море, то возможно, что часть воздуха, растворенного в воде, отделяется от замерзающей воды. В таком случае вода подо льдом может быть настолько насыщена воздухом, что часть его не будет растворяться и в виде больших пузырей может образовывать свободные от льда и воды пещеры. Все это похоже на фантастику, но почему бы этому и не быть?

И все-таки расчеты есть только расчеты.

Именно поэтому я и хотел начать термическое бурение здесь, в центре Антарктиды. Тогда, в том далеком году, я, как и многие, был уверен, что это будет не очень трудно.

Откуда было мне знать в тот год, что я смогу протаивать лед какие-то шестьдесят метров — ничто по сравнению с четырьмя тысячами метров толщины ледника.

Но, вернувшись домой, я все же опубликовал результаты расчетов.

Я еще не знал тогда, что после того, как опубликую вывод о непрерывном таянии льда у ложа в центральной части антарктического ледникового покрова, многими он будет воспринят лишь как гипотеза, а другие будут считать, что этого «не может быть». Не знал я и того, что через восемь лет после описываемых дней на Комсомольской ученые пробурят скважину в два километра на станции Берд, достигнут дна, уверенные, что их там ничего не ждет, и будут очень удивлены, когда вдруг снизу в скважину пойдет... пресная вода, поднявшаяся на несколько метров. Это было первым реальным доказательством наличия «донного таяния» под ледником Антарктиды. И конечно же, я не мог и подумать тогда о том, что плохая работа радиовысотомеров при полетах над ледниковым покровом, на что жаловались летчики, окажет услугу в обнаружении подлед-никовых озер талой воды. Ведь радиовысотомер — это радиолокатор, смотрящий вниз. И вот оказалось, что при полетах над ледником Антарктиды часть отраженного сигнала этого локатора отражалась не от поверхности, а от дна ледника. Так появился радиолокационный метод изучения характера подледникового ложа Антарктиды. Он-то и позволил еще через несколько лет обнаружить в центре Антарктиды места, где отраженный от ложа радиолокационный сигнал говорил о наличии у нижней поверхности ледника достаточно больших пространств, заполненных

водой, подледниковых озер, предсказанных теорией.

И уж, конечно, я не смог бы догадаться тогда, что вся моя последующая жизнь будет связана с Антарктидой, с ее тайнами и загадками, которых сейчас, может быть, больше, чем казалось нам тогда. Не мог я и предположить, что целые лаборатории будут заниматься бурением Антарктического ледника. Что ребята из Ленинградского горного института во главе с Борисом Кудряшовым из года в год будут настойчиво бурить лед на станции Восток, расположенной чуть дальше на юг от Комсомольской. И потом их термобур достигнет глубины 1500 метров. Я еще не был знаком с Валей Моревым — изобретателем термобуров — и его помощниками Львом Саватюгиным, пробурившим насквозь шельфовый ледник Лазарева, и Львом Маневским, который в 1980 году вернулся на Комсомольскую, чтобы начать здесь новый этап бурения. Не мечтал я и о том, что вместе с американскими ребятами нам — троим из Института географии АН СССР — удастся пробурить знаменитый шельфовый ледник Росса...

•Итак, я прилетел на Комсомольскую, чтобы в первую очередь попробовать протаять там как можно более глубокую скважину во льду. Хотя бы метров двести, мечтал я...

Прошло уже двадцать с лишним лет с тех пор, но и сейчас одной из главных задач советской антарктической экспедиции является глубокое бурение ледника Антарктиды в районе станции Восток и станции Комсомольская, чтобы добраться до таинственных подледниковых озер, отделенных от остального мира в течение сотен тысяч лет, извлечь образцы льда, которые позволят получить информацию о климате Земли за последние миллионы лет...

В первый вечер нашего появления на Комсомольской в маленькой кают-компании шла вечеринка. Экипаж станции принимал гостей. Я рассказывал о новостях Мирного. Радио тоже передавало новости, но главной из них, ради которой и собралась компания, было то, что Труба — корабль, который так ждали зимовщики,— вышла к нам.

— Да, ребятки,— сказал, обращаясь ко всем, разомлевший механик,— а ведь столько ребят сейчас там, дома, радуются и веселятся, что они наконец отправляются в Антарктиду.

Обычно подобное замечание у полярников никогда не остается без внимания. Но в этот раз почему-то все молчали...

— Как странно все это,— в задумчивой тишине произнес кто-то,— зачем мы все-таки ездим сюда...

Каждый думал о своем. Думал и я, вспоминал, как получил свой билет в Антарктиду.

Билет оказался счастливым — это я понимаю уже теперь, спустя почти четверть века.