Вокруг света 1981-12, страница 58

Ранней весной, еще в конце марта, отправили в далекий поход отважного Ники фор а Чекина с якутом-каюром Ни-кифором Фоминым и солдатом Антоном Фофановым. Они вернулись с очень важными вестями: открыли Таймырское озеро и прошли от него вдоль реки Тай-мыры до самого моря! Начал геодезист составлять уже и карту побережья к западу от ее устья, но успел пройти всего сотню верст. Помешали жестокие морозы и сильные ветры, а главное — голод. Было у них на троих всего по пуду муки и крупы и совсем мало корма для собак. Отметив место на берегу, куда успели дойти, каменной пирамидой, решили возвращаться. И еле добрались целы «с крайнею нуждою» — пешком, потеряв от бескормицы всех собак и бросив нарты.

Вот снова подвиг, еще герои, и опять ничего о них мы толком не знаем! Никаких биографических сведений о Ники-форе Чекине — даже отчество неизвестно. Лишь докопались недавно историки-краеведы, что был он вроде из мелких дворян Тульской губернии. А от спутников его остались в истории только имена и фамилии. Многим другим, как мы знаем, повезло еще меньше...

Предусмотрительный Лаптев отправил в устье Таймыры двух промышленных и несколько эвенков, чтобы устроили там жилище, набили оленей и наловили за лето побольше рыбы. А сам сильно надеялся, что на сей год удастся наконец пробиться туда сквозь льды вдоль побережья, нанести все на карту.

Но не получилось. В августе прошли почти до тех пределов, какие достигли в первом плавании под командой Прон-чищева. А потом ветер переменился, льды наглухо закрыли все полыньи, и «Якутск» оказался в ловушке. Вокруг «подобно горам» громоздились стамухи.

Льдины сжимали суденышко все крепче, плотнее. Тщетно пытались отталкивать их веслами, бревнами. Затрещали борта, выломало форштевень. В трюм хлынула вода.

Пытались заткнуть пробоины мешками с мукой, всю ночь вычерпывали воду ведрами. Но она все прибывала. Ду-бель-шлюпка, «изнеможа продолжать плавание», легла на правый борт. Стали выгружать на лед все, что можно, пытаясь облегчить и спасти судно: пушки, якоря, провиант. Люди тоже сошли на лед. А разводья еще не затянуло свежим льдом. Проваливались в эти полыньи.

— Оружие береги! Порох! — срывая голос, командовал Челюскин.

— Не спасти шлюп, Харитон Про-кофьевич,— сказал он Лаптеву.— Надо уходить на берег. До него, чаю, миль пятнадцать. А то унесет в море... И торосить, наверно, начнет. Ветер жестокий и все крепчает.

Лаптев только молча кивнул.

Челюскин, покинувший судно последним, записал в журнале: «Видя уже неизбежную гибель его, командир... решил спасать команду, и все сошли на стоячий лед».

В ту ночь никто, конечно, не спал. Устало, тяжело дремали, сбившись в кучу, чтобы хоть немного согреться. Тревожно прислушивались, как трещит вокруг лед. Каждую минуту ждали: вдруг разойдутся льдины — и утонут они в ледяной воде...

Как писали в те времена: «Легче будет себе представить печаль и уныние сих несчастных людей, нежели оное изобразить словами». Но бог миловал, обошлось. И за ночь мороз закрыл многие разводья тонким ледком. Утром пятнадцатого августа пошли цепочкой в ту сторону, где должен был находиться берег. Нагрузили нарты провиантом — он был дороже всего. Толкали, помогая собакам. Остальное, что смогли, тащили на себе.

Челюскин с Чекиным шли впереди, то и дело сверяясь с компасом, выбирали кратчайший путь среди коварно прикрытых непрочным ледком разводьев.

А ветер опять дул встречь, в лицо, с берега и отгонял льды в море. Снова началась гонка со смертью...

Шли весь день без останову, но все равно ночные сумерки застали их еще далеко от берега. Хорошо стал он вроде уже виден. Опять пришлось ночевать прямо на льду, не поевши горячего. Это в их-то одежонке и обуви! Одеревенели все так, что ни рук, ни ног не разогнешь.

И опять всю ночь прислушивались, как трещит, громоздится вокруг торосами, как колышется, вздрагивает под ними непрочная льдина. Похоже, уносит ее куда-то все дальше от суши...

Утром первым делом кинулись смотреть, раздирая смерзшиеся ресницы,— виден ли берег? Виден, не пропал! Хотя вроде и вправду отнесло от него немного...

Снова двинулись в путь. Шли, несмотря на неимоверную усталость и тяжкую ношу, все ускоряя шаг. Тяжело дыша, чуть не бежали.

А к вящему несчастию ветер вовсе погнал лед в море. Дорогу им преградила широкая полынья. Вот когда нужен был ялбот! Но они уже давно плавали без него...

Стали переправляться через полынью на льдинах, словно на плотах, отпихиваясь шестами. Соскользни с качающейся под ногами льдины — и все, обратно уже не взберешься. Да еще и товарищей утопишь, если будешь цепляться за льдину. А вода ледяная, в ней и минуты не проживешь.

Но уцелели, все уцелели! Голодные, промокшие, чуть живые выбрались, выползли наконец на прочный, надежный берег. Долго лежали без сил, отдыхали. Потом насобирали плавника, разожгли костер. Немножко обогрелись, пожевали сухарей. И, разбившись на две партии, взялись за работу. Одни под командой Лаптева спешили построить дотемна две полуземлянки-юрты из плавника. Других, кто посмелее, Челюскин повел обратно по льдинам на корабль спасать уцелевшие продукты.

Перетаскивали их на берег целых две

недели — понемножку, сколь могли. Путь среди разводий с каждый днем удлинялся: корабль оттаскивало все дальше. И все же «Якутск» не тонул, поддерживаемый льдами. Стали уже разбирать его на дрова: мало на берегу нашлось плавника. Дров хватало только для костра, а юрты и обогреть нечем. Люди промерзли до костей, еле двигались. Некоторые падали и не хотели вставать:

— Все равно помирать, ваше благородие...

Но Челюскин поднимал их снова и снова:

— Вперед! Давай, давай, а то замерзнешь!

— Ваше благородие, а «Якутск»-то, гляньте! — ахнул один из матросов.

Челюскин обернулся и уже не увидел родного корабля. Сомкнулись льды, поглотили его. Все море теперь сковал белый панцирь.

Стремительно наступала зима, грозя погубить их на пустынном берегу. Но подоспели на помощь эвенки. Лаптеву и Челюскину удалось вывезти отряд к жилью промышленных, названному Конечным.

«И в том пути от великих стуж и метелиц и от пустоты претерпевали великую трудность...» Четверо умерли. Но остальные были спасены, благополучно перезимовали.

Теперь у них не было корабля. Превеликая беда произвела полную перемену в обстоятельствах. Но они не сдались, не отступили! За зиму штурман Челюскин разработал маршруты — и с восхождением солнца три отряда отправились на собаках в путь. Партии были небольшие, по два-три человека. Одну возглавил Лаптев, другую Чекин, третью Челюскин.

На суше не качало, и для определения широты по высоте солнца над горизонтом можно было пользоваться квадрантом. Все же он был поточнее градштока, но зато тяжеленный и требовал к себе бережного отношения.

Результаты получались, пожалуй, лучше, точнее. Но работа была адова и подвигалась медленно. Выбрав место повыше, останавливались. Доставали из ящиков треногу и тщательно укутанный, чтобы не разбился, пель-компас. Установив его на треноге, Челюскин неторопливо и тщательно пеленговал все приметные мысы, скалы. Подробно записывал их особенности, измерял углы между ними с помощью астролябии.

Затем отмечали место, откуда провели пеленгование, репером — пирамидкой из камней, если удавалось их насобирать, или бревном, которое на сей случай возили с собой, и переходили с приборами на самую высокую из уже нанесенных на карту точек. Все повторялось снова: пеленги, измерения углов — теперь уже с этой позиции.

Каждый вечер Челюскин тщательно подсчитывал, сколько пройдено за день, чтобы можно было хотя бы примерно

56