Вокруг света 1982-10, страница 62

«Теперь у меня есть гид,— подумал я.— По крайней мере, знакомиться с Кайенной будет легче».

Мы отправились в поход по городу Сразу же... Три часа дня. Мы идем с Артуром по улицам столицы мимо деревянных полутораэтажных домов. Город кажется вымершим. Прохожих нет. Подходим к кинотеатру. Никого. Идем к зданию префектуры. На большой площади современное — сталь, стекло, бетон — здание в четыре этажа. Наверное, единственное такого рода в Кайенне.

— В Москве меня «замучили» показом памятников,— шутит Артур.— Так что держись. Сейчас я тебе покажу наши... Правда, их здесь не так много.

Мы проходим в парк с высоченными пальмами. На поляне между деревьями две огромные резные колонны. Очень красиво.

— У Французской Гвианы есть свои удивительные примеры проявления стойкости духа,— говорит Артур.— Во время второй мировой войны бывшие заключенные, жившие здесь, с позором прогнали представителя правительства Петена и дали клятву верности борющейся Франции. Многие отправились воевать в Европу и примкнули к де Голлю. Вот тебе и отверженные!

Артур рад, что я не знал этого эпизода истории страны. Мы останавливаемся на небольшой площади: ресторанчик, одноэтажный магазин без покупателей, садик. Посредине садика -— скульптура: два человека в позе ораторов перед толпой.

— Этот монумент воздвигнут по поводу отмены рабства,— говорит Артур.— В Гвиане рабство отменяли дважды: один раз во время Великой французской революции. Наполеон I восстановил его в 1804 году. А спустя 39 лет рабство отменили уже окончательно. Огласили документ на двух языках: на французском и на местном диалекте. Вы, наверное, видели копии этих документов в музее?

— Видел,— сказал я. Это было первое, с чем меня познакомил Даниэль Масс.

От площади мы идем по улочкам вверх, поднимаемся на холм Сеперу, где сохранился деревянный форт. Долгое время в башне форта висел колокол, предупреждавший мореплавателей в туман об опасных мелях. С вершины холма виден весь город. Гора Тигр, с которой когда-то начинали свои атаки индейцы, кварталы Кайенны. Только здесь я обратил внимание, что город относительно велик для 35-тысячного населения.

— А теперь пойдемте в рыбацкий порт,— предлагает Артур.

И мы снова тащимся через весь город. Улицы по-прежнему пустынны. До рыбацкого порта добираемся минут сорок. Идти быстро тяжело.

«Порт» оказался просто скопищем небольших лодок-моторок. Часть из них вытащена на берег мелководной речушки, часть стоит на якоре. Самые,

большие лодки привязаны к столбам, вбитым в илистый берег, подперты бревнами, чтобы не валились на борт. Сейчас время отлива. В канале порта, огороженном столбиками, появляются две лодки. Они медленно разворачиваются, причаливают к берегу; на каждой по два рыбака-мулата. Я фотографирую порт, стараясь снять большую лодку так, чтобы была видна корма и надпись на ней: «Порт приписки Кайенна». Потом перевожу объектив на рыбаков, фотографирую берег, сараи-развалюхи из полусгнивших досок, белье на веревках.

Шлеп! Рядом со мной падает камень. Я увлекся фотографированием и не заметил, что рыбаки без удовольствия восприняли мои действия. Я смотрю на них, улыбаюсь. Но они не отвечают на улыбку. Машут руками. Лица злые. Я оглядываюсь на Артура.

— Пойдем, отсюда,— говорит он.— Теперь им ничего не втолкуешь. Нужно было раньше договориться. А теперь они распалились...

Мы уходим. Артур объясняет:

— Эти рыбаки — самые бедные люди в Кайенне. У них нет даже паспортов. Они, как правило, перебираются сюда из Бразилии. И живут вот так — незаконно. Каждый человек с фотоаппаратом для них — просто шпион из префектуры. Поэтому и гонят всех: и друзей и врагов. Ведь иногда фотографии их поселка появляются в газетах. Журналисты, социологи критикуют власти за то, что этим людям не уделяют никакого внимания. В ответ на критику префектура тут же проводит проверку документов и выселяет беспаспортных. Здесь неимущие подвергаются гонениям, бесправные лишены надежды получить какие-либо права. Здесь, как во Франции,— говорит Артур с сарказмом,— даже карнизы крыш должны быть шириной двадцать сантиметров, не больше. Так предписывают правила Парижа. Но ты же видел, везде в Латинской Америке строят дома с большими карнизами, чтобы во время ливня ходить по тротуару и не намокнуть. В Гвиане подобная роскошь не дозволяется — против правил! Это буквоедство вызывает у местных жителей только раздражение. В Кайенне даже появилась партия, которая требует для страны хотя бы некоторой автономии. Впрочем, статус «заморской территории» оборачивается иногда, я бы сказал, и комической стороной. Ты обратил внимание, что у многих довольно бедных домов стоят легковые автомобили?

Я кивнул. Автомашины у бедных домов меня весьма удивили.

— Это собственность больших семей,— говорит Артур.— Как правило, мулатов. Из своего заработка — средняя зарплата у нас соответствует уровню минимальной в метрополии — они откладывают на машину. Покупают, стремясь похвастаться перед соседями своим благополучием, а ехать, по существу, некуда. Дорог-то нет. Вот они

и выезжают по большим праздникам в центр города, останавливаются там, вылезает вся семья, идет в кинотеатр или к мадам Ивон, которая держит единственный ресторан с кондиционированным воздухом. Едят там мороженое, затем семья чинно уезжает домой. Как-нибудь зайдем в этот ресторан, и ты сам все увидишь...

На следующий день рано утром мы выехали в Куру. За рулем «фольксвагена» сидел сын хозяйки гостиницы — худой, нескладный парень с экзотическим французско-креольско-бирман-ским именем Ив Леруа Ке Моунг Чжо. По дороге он рассказал о своем маленьком бизнесе. Моунг Чжо — или просто Ив — был контрабандистом, скромным агентом по перевозке драгоценных камней. Он доставлял их с бразильской границы в Кайенну, а уж оттуда во Францию их везли другие...

-— Контрабанда помогает нам сводить концы с концами,— сказал Ив.— Крохотная гостиница не может обеспечить даже сносного существования...

Мы въехали в Куру. «Фольксваген» покрутился возле новых кварталов современных четырехэтажных домов. Вдоль отличной асфальтированной дороги высились редкие уличные фонари с ртутными светильниками. Ничего примечательного. Его величество стандарт во всей красе. Но стандарт все же европейского образца, а значит, для «заморской территории» — крик моды. И беглого осмотра было достаточно, чтобы убедиться, что во Французской Гвиане наконец появился хотя бы один современный поселок. Ирония истории: зерна благоустройства дали всходы на том самом месте, где когда-то тысячами гибли бедняки-колонисты, обманутые министром Тюрмо...

Вечером мы с Артуром зашли в ресторанчик мадам Ивон. Там было полно народу. Но мадам Ивон сразу же заметила нас, крикнула из-за стойки бара:

— Ком сава, месье русс?! (Как жизнь?!) — И, не дожидаясь ответа, воскликнула: — Бьен! (Хорошо!)

Вышла к нам в зал, усадила, весело хлопнула меня с недюжинной силой по плечу и, расхохотавшись, вернулась на место. В этот день ее дела шли отлично. Отмечали очередную годовщину основания французского экспедиционного корпуса, и в ресторанчике гуляли военные — все в форме, при регалиях. Г оспода офицеры веселились, как могли.

Мы с Артуром ели привезенные из Франции за десятки тысяч километров сыры, пили кофе, и я думал о том, что заезженное словечко «контрасты» обретает во Французской Гвиане оттенок какой-то особенной безнадежности: веселье военных, охраняющих «заморскую территорию»,— и озлобленность беспаспортных рыбаков, бездорожье — и экспорт золота и убогость городков и деревень...

Кайенна — Куру — Москва

60