Вокруг света 1984-08, страница 58

против течения и ветра. Надо дать дымовой сигнал. На фоне высокого берега самолет, вероятно, им не виден.

Вскоре дымовая ракета с ярким оранжевым шлейфом повисла в небе. А через минуту ответным огнем над шлюпкой вспыхнул зеленый шар и медленнф погас.

Когда шлюпка прибыла на базу, все собрались в столовой, где выслушали рассказ зимовщиков. Оказалось, ночью ураганный ветер сорвал катер с якоря. Как только улеглась штормовая волна, сели в шлюпку и пошли на поиски. Нашли катер на противоположном берегу реки, его выбросило на отмель. После многочасовых усилий удалось стащить катер с мели. Завели мотор и, взяв шлюпку на буксир, пошли домой. Под левым берегом, в семи километрах, наткнулись в мутной воде на незамечен^ ный топляк и получили пробоину. Катер стал быстро наполняться водой, но все же, заткнув стеганками пробоину, успели выброситься на пологий берег, где и занялись ремонтом. В это время зимовщики услышали шум моторов нашего самолета, летевшего еще за облаками. Догадавшись, что самолет идет к ним, оставили катер и на шлюпке пошли на базу.

— Вот и все наши злоключения,— виновато, со смущенной улыбкой закончил дядя Федя, старший зимовки.— Очень переживали за вашу посадку, не было уверенности, что ураган сохранил стоянку. А река, сами понимаете, бешеная, особенно когда дует южак.

— Но почему не оставили радиста? Знали же, что самолет в воздухе. Поднялся переполох на всю Арктику. Это же ЧП! — не повышая голоса, говорил Черевичный.

— Двоим не выгрести. Надеялись, что до следующей вахты успеем вернуться. Не рассчитали, вахту пропустили,— виновато отозвался старший.— Просили ведь четвертого сотрудника. Отказали. Редко, мол, будут самолеты.

— Ладно, все,— взмахнул рукой Черевичный.— Отчитываться будете перед начальством. А сейчас ужин — и всем отдыхать. Завтра решим, как вызволить катер. Без него станции нет.

Дом не был рассчитан на ночевку всего экипажа. Черевичный, Чечин и я отправились на самолет, где были две подвесные койки и огромный, как мы его окрестили, «двухспальный стол» навигатора. Остальные остались в доме.

Затихла и река. В воздухе заметно потеплело, и с южным теплым ветром ворвались к нам тучи комаров. Этих дьявольских насекомых мы называли «двухмоторными пикировщиками». Задраив все люки, я принялся уничтожать эту назойливую свору.

Тянуло ко сну, но постепенно расшифровка записей полета отогнала сон. Через три часа работы донесение было готово для передачи по радио в штаб проводки, в Москву и Ленинград.

С трудом растолкав Черевичного, попросил подписать составленное донесение. Теперь это был официальный доку

мент, который поможет ученым и капитанам строить свои прогнозы и решать, как поступить дальше, как продолжать навигацию, чтобы обеспечить побережье и острова Арктики всем необходимым для жизни.

— Давай, Иван, досыпай. Депешу сейчас отвезу на берег. Чую, завтра, если будет погода, нам дадут указание повторить маршрут.

— Почему? В донесении все ясно.

— Не все. Туман много скрыл от нас. А ты что натягиваешь сапоги? Ложись.

— Не могу тебя оставить одного с такой ценной грамотой... Смотри, солнце проглядывает.

Радист нас встретил ворохом радиограмм. Это была фактическая погода зимовок, островных и береговых. Но все они были малоутешительными. Начиная от меридиана мыса Неупокоева на востоке до пролива Лаптева — во всем огромном районе продолжал свирепствовать глубокий циклон. Зато к западу от Неупокоева на всей акватории Карского моря и побережья до меридиана Новой Земли стояла прекрасная летная погода, сформированная антициклоном с центром над островом Уединения.

— Все ясно, мой дорогой штурман. Пошли отсыпаться. На запад задания у нас нет, а на востоке продолжает разгуливать циклон. Думаю, вторично при такой погоде разрешение на полет нам никто не даст. Караван молчит, значит, идут нормально и вот-вот пробьются на разреженные льды.

— Михаил,— обратился я к радисту,— как можно скорее передай наше ледовое донесение, а если нам будет новая РД, немедленно буди.

...Проснулся я от скрежета по корпусу гидросамолета и лязга цепей. Быстро выскочив, открыл верхний люк. Ослепленный на какой-то миг яркими лучами солнца, увидел пришвартованную шлюпку и по спущенному трапу поднимающегося на палубу гидросамолета радиста зимовки.

— Вам срочная РД из штаба- морских операций,— балансируя на узкой покатой палубе, размахивал Михаил бланком радиограммы.

— Какого черта так причаливаете? Что это вам, баржа? Три миллиметра толщина корпуса. Пробьете, как папиросную бумагу,— заглушая голос радиста, Чечин кричал из иллюминатора своей кабины.

— Срочная... — передал Михаил мне листок бумаги.

— Чего это расшумелись?! — заговорил Черевичный, натягивая кожаные брюки.— Что, уже новые сутки?

— И новое задание, Иван Иванович. Слушайте: «Борт Н-275 Черевичному Аккуратову тчк Первой погодой дайте состояние ледовой обстановки по маршруту Усть-Таймыр — Русский — Краснофлотские острова — мыс Оловянный— остров Домашний — остров Уединения — Диксон тчк Караван ледокола «Иосиф Сталин» вышел в разреженные льды тчк Благодарю отличную разведку сложной погоде...»

ЮРИЙ МАНСУРОВ

Q Москве, в Государственной библиотеке СССР имени В. И. Ленина, есть Музей книги, а при нем невеликий читальный зал, чуть больше школьного класса. Встретишь в каталоге карточку нужной тебе книжки с шифром из букв МК, значит, туда, в музей редчайших печатных произведений, и направляйся. Был такой знак и у книжечки «Краткая история о городе Архангельском», которую написал в 1792 году радетельный архангелогородский краевед Василий Васильевич Крестинин. Потому-то и пришел я в ту особую читаленку. Заказ сделал. Поджидаю. Задумался. И — мысль: а что, собственно, меня, коренного москвича, на Двину на Северную так утягивает? Как объяснить себе эту склонность? Тут приносят требуемую книгу. Беру ее, этакую гладкую, побуревшую от времени. Раскрываю, перелистываю. Держал я ее и раньше, да ведь вот не увидел же. А тут...

В грамоте царя Федора Ивановича об учреждении Архангелогород-ского посада в 1587 году, февраля 12 дня, сообщается, что воевода князь Василий Андреевич Звениго-роцкий с товарищами приписали на Двину к Новому Колмогорскому городу, в числе двадцати девяти семей, того-то и того-то, «да с Уны и с Луды Гришку Заслонова, да Юшку Мансурова». А Уна и Луда — поселки Летнего берега Белого моря. Но в 1613 году, когда Новые Колмогоры уже официально стали называть Город Архангельский, или просто Город, его сотский Степан Киприянов сообщил Москве, что жильцы переселенцы все вымерли и разбежались и дань брать не с кого. (То понятно: холмогорцы, или колмогорцы, тех новоколмогорцев тогда крепко притесняли, ибо чуяли в них счастливых соперников, кому сама Москва покровительствует.) Но Юшка! С Луды! Ведал я, что отец мой родом с реки Нея (она в левый приток Волги, в Унжу, впадает), слышал, что в Парфеньеве там до войны людей с такой фамилией было немало, знал, что однофамильцев наших в одной Москве только в XV—XVII веках было множество. Но что бы еще тот Юшка — глядишь, пращур — в поморцах объявился... Дивно мне то стало. А и отрадно — уразумел в себе тягу к Русскому Северу.

Пропахший углем и металлом поезд «Москва—Воркута» довез меня до Котласа, а скрипучий речной транспорт, через тридцать с хвостиком часов, высадил в Усть-Пинеге, на понизовье Северной Двины. ^JB этом месте я перебрался на левый

Г Mi