Вокруг света 1984-10, страница 48

На каждом перекате мне и Сипи приходилось вброд тащить тяжелую лодку. В это время собаки носились по берегу, со всех ног бросались в джунгли, почуяв новый запах. Внезапно Кбребау, вожак, заливаясь лаем, выгнал к реке кабанчика. Увидев людей, тот развернулся, но тут же был взят в кольцо лающими собаками. Сипи бросился на кабанчика и пронзил его копьем. На меня произвели большое впечатление согласованные действия охотника и собак, но я всерьез обеспокоился, когда увесистую добычу взгромоздили на наше и без того перегруженное суденышко.

Уже к вечеру мы добрались до устья широкого ручья Лунгтудтул и в наступающих сумерках принялись устраивать лагерь. Извилистый ручей проложил русло с крутыми и ненадежными склонами. В нескольких милях выше по течению Лунгтудтул перегородило мощным оползнем, и за этой природной плотиной разлилось большое озеро. В стоячей воде плавали стволы мертвых деревьев, над долиной висело безмолвие.

Гнезда, следы трапез орангов были здесь примерно двухнедельной давности. За десять дней я встретил трех орангутанов, да и те двигались от долины на запад. В соседней долине Педере-сана я слышал крик самца, но найти самого его не удалось.

Прошло еще две недели. Надежд на новые встречи с орангами не было. Решили вернуться на Сегаму, посмотреть, что делается там. Вздувшаяся от дождей река донесла нас до места часа за три.

В лагере мы нашли послание от иба-нов из возвращавшейся геологической партии, было оно написано углем на куске дерева. Сипи расшифровал арабские письмена; мне советовали поскорее вернуться на Сегаму, где меня ждет большая удача. Мань оставил записку. В ней говорилось, что по пути видели нескольких орангутанов.

Сообщения эти оказались верны — я нашел множество свежих следов пребывания орангов на другом берегу реки. Земля была еще влажная, и лес оставался свежим и зеленым. Я дважды встретил орангов и решил заняться местностью более серьезно. От лагеря туда было несколько часов пути, и поэтому я запланировал шестидневную экспедицию.

Путешествие оказалось необычайно удачным. Я нашел семью из трех орангов и наблюдал за ними почти беспрерывно двое суток. Они увели меня далеко от базового лагеря. Ночью я слышал крики еще дальше к югу. Там я нашел еще нескольких орангутанов, так что был вознагражден за «скудное время» прошлого месяца.

Все оранги были, казалось, охвачены охотой к перемене мест. Популяция в целом мигрировала на юг, к влажному плоскогорью, откуда брали начало Малая Боле, Лунгтудтул и Педересан.

Ликад вернулся в лагерь, но я так пристрастился к кабаньему мясу, что решил оставить у себя Сипи с его соба

ками. И, как оказалось, здорово просчитался: и Сипи и Ликад задумали сделать себе лодки. Эта работа отнимала у них массу времени, и другие дела, естественно, были заброшены.

Однако наблюдать за постройкой лодок было удивительно интересно. Для начала дусуны срубили большое красное дерево серайя и вытесали из него два бревна. Заготовкам топорами придали форму лодки и потом тщательно выкрошили сердцевину долотом. В этом деле нужны были сложные расчеты, а строители все измерения производили просто короткой веточкой. Сипи оказался настоящим лодочных дел мастером: скоро под его руководством два отличных сампана начали обретать форму.

Почти законченные лодки нужно было стащить волоком к реке, за несколько сот футов. На свою беду я оказался в этот день в лагере и не успел опомниться, как был втянут в круговерть событий: сначала вырубал тропу к реке, потом готовил катки для лодок. Два часа мы надрывались до седьмого пота, пока лодки не оказались на плаву. Бечевой их сплавили к лагерю.

Но на том великие труды не завершились. Лодка Ликада слегка кренилась на бок, требовалось сравнять борта по толщине. Затем лодки простучали молотом изнутри над длинным костром: пока они поджаривались снизу, сверху надо было непрерывно лить воду, чтобы нутро оставалось мокрым. На это ушло несколько часов. Лодки медленно раскрывались, как созревающие стручки, становились все шире, ровнее, пока строители не уверились, что они будут хорошо держаться на воде. Только в том случае, если лодке при изготовлении придана совершенно правильная форма, она широко раскроется и сохранит ровное дно. Были вставлены и привязаны ротаном бамбуковые сиденья,— они не дадут лодке снова «свернуться». Наконец оба судна были спущены в реку и готовы к работе.

Занимаясь кораблестроением, мои помощники не забывали и о дарах джунглей. Каждый раз, возвращаясь в лагерь, я видел, что наши запасы все увеличиваются. Дусуны к тому времени насобирали несколько миль ротановых побегов и большую часть их успели использовать на корзины или верши. У нас была также громадная куча вырезанных из железного дерева весел, несколько больших бамбуковых сосудов, наполненных свиным жиром и консервированным мясом. Стало совершенно ясно, что о переброске лагеря в другое место не может быть и речи.

Между тем время истекало, но прежде чем вернуться к цивилизации, должно было закончить работу.

Решив сделать последнее усилие, я накопил еды на десять дней. Весь груз, да еще кинокамеры и магнитофоны, мне одному переместить было не под силу. С Ликадом и Тулонгом мы перетащили их в джунгли. Дусуны заламывали верхушки молодых деревьев, отмечая путь.

Наконец, поставив приподнятый над землей помост для ночевки, натянув над ним пластиковые полотнища, они заспешили домой. Сама мысль, что ночь застанет их в лесу, на пути к реке, приводила дусунов в ужас.

Я обыскал территорию к югу до самого Лангтудтула, на западе добрался до высоких гребней предгорий, но нигде не было следов рыжих обезьян. Три дня я бродил, не жалея ног, два раза перетаскивал припасы и снаряжение на новые стоянки, пока наконец-то удалось выследить семейство орангов, двигающееся на север. Это были Молли, крупная самка почти черного цвета, небольшой ярко-рыжий подросток Монти и шоколадный малыш, которого я назвал Митци. В полдень Молли соорудила гнездо для себя и для малыша. Они немного поиграли, а потом улеглись отдыхать. Монти покинул сонное семейство и решительно отправился дальше. Он передвигался быстро, но лесной подрост был здесь довольно редкий, и я без труда поспевал за ним. Добравшись до высокого дерева, Монти скользнул к большому дуплу. Уцепившись ногами и одной рукой, он заглянул в дыру, засунул туда правую руку и принялся споро вычерпывать воду, слизывая капли с шерсти на тыльной стороне ладони. Лицо у него было совершенно мокрое, и вода стекала на грудь. Прошло минут двадцать, пока Монти, наконец, утолив жажду, забрался на верхние сучья и обосновался там.

Это было характерно для Монти — он частенько доказывал свою независимость, покидая мать и маленькую сестренку ради одиночных вылазок. Но к вечеру он всегда возвращался и играл с Митци допоздна, пока Молли готовила ночное ложе. В конце концов, в полной темноте маленькая Митци забиралась в теплое гнездо к Молли, а Монти сооружал личное небольшое гнездо повыше.

Я пробыл с этой семьей шесть дней, следуя за ее неторопливым перемещением вниз по одному из рукавов Малой Боле. По ночам я слышал вдалеке трубный глас слонов, но близко они не подходили. Мой бивак часто навещала крупная пятнистая циветта, чтобы дочиста вылизать консервные банки. Услышав, как гремят жестянки, я включал фонарик и видел круглые глаза, горящие красными огоньками в непроглядной тьме. Зверь ни разу не выказал ни малейшего страха.

Как-то утром громкий треск сучьев возвестил о прибытии длиннолицего старого оранга Николаса, который оказался великолепным актером. Мне удалось снять несколько хороших киносюжетов: как он ест, устраивает гнездо, трясет сучья, изо всех сил стараясь нагнать на меня страху. Но Ник оказался всего лишь случайным прохожим. Зато Молли с отпрысками задержались, методически обирая недозрелые плоды с дерева «бубок». Даже проливной дождь не смог оторвать их от этого важного дела. И я, мокрый, застывший, поздно услышал приближающийся

46