Вокруг света 1984-11, страница 32

шись, Таня увидела начальника жандармерии, с которым не раз отец коротал вечера за картами.

— Добрый день, слечна!

Он ее назвал барышней... И тут Таня ощутила необъяснимую тревогу. В сумочке у нее лежала почта, которую она должна была завтра отвезти Сабо.

Полное лицо жандарма расплывалось в улыбке, а серые, слегка прищуренные гдаза смотрели с затаенной подозрительностью и беспокойством.

— Я вас провожу, если не возражаете?

Таня не успела ничего ответить, а он уже вел ее к выходу. Жандармы и толпившиеся, около них пассажиры молча расступились. Выйдя из вокзала, они повернули налево к узкоколейке, которая тянулась от лесопильного завода в горы. Но к Тане уже вернулось самообладание, и она неожиданно для самой себя громко рассмеялась.

— Пан Лакоши решил пригласить меня на прогулку?

Жандарм как-то виновато улыбнулся, снял фуражку и, вытирая мокрый лоб, в том же тоне ответил:

— Куда уж нам, старикам, с такими красавицами разгуливать. А вот что смеешься ты — это хорошо. Постарайся и дальше сохранять веселый вид, что бы от меня сейчас ни услышала. Как раз успею все выложить, пока дойдем до узкоколейки. Немедленно беги к отцу и передай, что жандармы из района задумали устроить облаву. Кто-то донес, что твой отец прячет у себя в лесу партизан и стреляет для них дичь. Снабжает питанием то есть. Беги немедля.

Таня кивнула, машинально продолжая улыбаться и не понимая, что от нее требовалось. В голове все перепуталось: отец, голодные партизаны в лесу, сумочка с документами, неотвратимая опасность... Правда, длилось это секунды. Потом она очень долго бежала, не уклоняясь от хлестких ударов ветвей и задыхаясь. Тогда-то и всплыло в памяти, как к ней на зимнюю квартиру иногда заходили незнакомые железнодорожники и спрашивали, не передавал ли чего для них ее отец. Неужели он тоже связан с подпольщиками?..

Отца Таня увидела, когда тот шел уже ей навстречу. Очевидно, выражение ее лица было довольно красноречивым.

— Что случилось?

Но ей потребовалось время, чтобы отдышаться, а уж потом она все ему выложила. Отец молча выслушал, пожал плечами, сказал, чтобы подождала его, и отошел к шалашам, в которых рабочие выжигали древесный уголь. Таня слышала, как он позвал молодого чумазого парня и что-то ему приказал. Схватив ружье, тот быстро скрылся в лесу.

— Отправляйся-ка домой,— вернувшись, хмуро проговорил отец,— мама будет волноваться. И не вздумай рассказывать ей о всяких жандармских выдумках. Я коммерсант, мое дело вне

политики. Иди, дочка,— уже ласково повторил он.

Таня успокоилась и медленно побрела назад. И тут громко, будто над ухом, хлопнул невдалеке ружейный выстрел. Она вздрогнула и испуганно оглянулась. Но тут же сообразила, что это, очевидно, рабочий подстрелил серну или оленя. Хотя зачем это отцу вдруг понадобилось, Таня не понимала. Среди деревьев она увидела того чумазого парня со своей добычей на плечах. Ему навстречу шел отец, но остановился, пристально всматриваясь по склону вниз. А там, в нескольких десятках метров от них, шли плотной цепью, словно вырастали из густой травы, солдаты и жандармы. Впереди с пистолетом в руке офицер, рядом Лакоши.

— Ну, что я говорил, господин лейтенант? — смеясь, воскликнул начальник жандармерии.— Пан лесной инженер больных животных отстреливает.— И, указывая на растерянного рабочего и убитую серну у его ног, заметил: — Ему ли связываться с партизанами.

При этих словах глубокий вздох облегчения вырвался из груди отца, и уже через секунду, улыбаясь, он пошел навстречу офицеру.

— Для гостей можно пожертвовать и здоровым. Думаю, вы не откажетесь от оленьего окорока?

Взгляд лейтенанта смягчился. Он и сам был доволен, что не встретил здесь партизан. Да и трудно было предположить, что в охотничьих домиках, где отдыхали, приезжая охотиться, представители фирмы из Швейцарии и высокие чиновники из Братиславы, кто-то решится укрывать бежавших пленных и дезертиров. Очевидно, сейчас офицер это прекрасно понял.

Но именно в шалашах угольщиков и охотничьих домиках у наиболее проверенных лесников и скрывались будущие партизаны отряда Пугачева. И лишь в начале сорок четвертого Таня узнала настоящую фамилию отважного русского партизана. Отрядом был взорван железнодорожный мост, и в перестрелке тяжело ранило командира. Товарищи привезли его на машине в Гум-мене, в больницу. Чувствуя близкую смерть, он с усилием произнес:

— Меня зовут Алексей Гаврилович Емельянов. Я родом из Саратовской области... Сообщите жене.

...До этого Таня лишь по слухам знала, что партизаны-пугачевцы действуют где-то поблизости: то в районе Гумме-не, то Вранова, то Медзилаборце...

А утром следующего дня домой неожиданно заявился отец. Таня как раз собралась ехать к Сабо. Отца она встретила на лестнице.

— Опять за покупками? — спросил он, протягивая ей три плитки шоколада.— Швейцарский, твой любимый. Можешь угостить и подруг. А эту плитку, побольше, отдашь Маргите. Она тебя встретит на привокзальной улице. Не перепутай только...

В тот день смутная догадка Тани, что ее отец связан с подпольщиками, под

твердилась. Правда, о том, что под красочной шоколадной оберткой вместо сладкой начинки лежала фотопленка с изображением интересующих партизан объектов, личные удостоверения и другие документы, она и не предполагала.

«Я ОБО ВСЕМ ЗНАЛ»

Они спрятались в кустах, издали наблюдая, что творилось на Вокзале. Его от них отделял товарный состав, так что увидеть перрон можно было лишь в узкий просвет между вагонами. В каждом вагоне небольшое зарешеченное окошко, в которых мелькали чьи-то лица, расчерченные металлическими прутьями на квадратики.

Таня и Ежко знали, что этот эшелон шел в Германию, в нем везли молодежь с оккупированных немцами территорий.

— Охрана отправилась пить пиво,— прошептал Ежко. Таня приподнялась на локте, оглядывая товарняк. Сейчас пойдут с проверкой путевые рабочие. Кто-то из них должен дать условный знак. Надо быть начеку.

— Сегодня всех ведем к нам на мельницу,— в который раз уже повторил Ежко,— как договорились.

— Ладно, лишь бы успеть вернуться.

К этому скромному и веселому парню

Таня питала особую симпатию. В сорок первом гардисты арестовали его и посадили в крепость Илаву, где содержали коммунистов. За то, что он на улице запел русскую песню «Волга, Волга, мать родная...». Вскоре, правда, его под залог освободили. Но Ежко остался одним из самых активных подпольщиков. Он прекратил публичное исполнение русских песен и стал распространять... их текст.

В нагретом жарком воздухе тягуче зазвенел металл. Обходчики проверяли буксы вагонов, стучали молотками по рессорам. Один повернулся в их сторону, снял кепку и махнул ею. Через некоторое время из-под вагона, у которого останавливались железнодорожники, выскочили двое и, согнувшись, побежали к кустам. Вскочив, Ежко поднял светлый плащ-дождевик. Они его заметили и припустили еще быстрее. Оказавшись рядом, упали разом на землю. Лица бледные, под глазами грязные потеки. Ежко набросил на них плащ, внимательно оглядывая окрестности.

— Русские? — шепотом спросила Таня, прикидывая в уме, сколько им могло быть лет. На вид — не больше семнадцати.

— Из Белоруссии,— настороженно взглянув на нее, не сразу ответил парень с короткой челкой.— А вы тоже... русская? Где мы?

— В Словакии.— Таня протянула ему .платок.— Вытри лицо.

— А откуда знаешь русский язык?

— Перед войной ездила в Россию, даже в Москве была. Бабушку навещали. У меня мама русская.

Ежко присел рядом.

— Все тихо. Накиньте, ребята, пла

30