Вокруг света 1984-11, страница 54

быстрого золотоволосого штатского в красном суконном кафтане под шубой и высокого семеновца в шубе и мундире, накладных волосах на голове и войлочной треуголке. Между делом Капустин напоминал своему ученику:

— Ежели на свежей зелени узришь желтую выгоревшую полосу, знай, под нею есть руда. Зимою же руду примечают по инею и снегу — на месте рудной жилы они не так обильны, как всюду. Однако ж на это глаз нужен.— И спрашивал: — Молчит иноземец?

— Как пень. Языка нашего не ведает.

— Сма-а-три-и,— наставлял рудознатец.— Мне сдается, ведает, да себе на уме. Они от нас побольше хотят узнать, нежели нам передать.

В хлопотах текли дни. В февральскую оттепель, когда из густого тумана торчал ножом лишь золотой шпиль Петропавловского собора, а чуть подтаявший снег попахивал уже недалекой весной, был определен состав обеих экспедиций. С Капустиным и Никсоном ехало двенадцать человек, а с Никулиным и Ронта-лером — три.

Второго марта 1724 года на юг тронулась большая экспедиция. Борис Никулин провожал Григория Капустина по Московской дороге (ныне Лиговский проспект в Ленинграде) до загородной заставы с полосатым шлагбаумом. Ему еще предстояло задержаться в Петербурге до начала июня.

Необходимо было указание Берг-коллегии Московскому обер-берг-амту, откуда должна начать свой путь экспедиция .Никулина, на беспрекословное послушание. Затем предстояло позаботиться о подробной инструкции, выхлопотать помощников — переводчика и двух солдат, подводы и деньги на нужды экспедиции, а также на наем плавучих средств и работников на местах. Следовало получить также главный документ — указ «с прочетом и привилегией», подписанный лично царем. Без такого документа нечего было надеяться на успех. Те, кому предъявлялся указ, вплоть до генерал-губернаторов, обязаны были без проволочек оказывать всемерную помощь его обладателям.

Наконец все было сделано. Никулин с Ронталером выехали в Москву.

Лето выдалось знойное, с грозовыми дождями. Все пошло в рост — хлеба, овсы, травы.

В середине июня обозом двинулись по Смоленской дороге. Тотчас за Москвой началась холмистая равнина, поросшая лесами. Сытые лошади бежали бойко. В передках каждой телеги дремали в длинных рубахах мужики-провожатые. Рослый немец Самуил Ронталер пощипывал рыжеватый ус и бородку-эспаньолку, уныло смотрел на бедные деревеньки с церквушками и погостами, на мужиков-косарей в холщовых рубахах до колен, на тощих баб в сара-

Борис Никулин служил в Семеновском полку. (Здесь и далее примеч. авт.)

фанах-шушунах. Переводчик-толмач Яков Грамотин, моложавый парень с тонким нервным лицом, спал в унтер-офицерской телеге — ему Ронталер успел уже надоесть. Сам Борис Никулин ехал на телеге с солдатами.

К вечеру другого дня достигли Можайска, переночевали и двинулись дальше. Ронталера ничто не заинтересовало.

— Черт с ним,— выругался Никулин.— Вот во Вязьме заставлю его растрясти жирок.

Но и в Вязьме иноземец копаться в земле не стал. Переехав реку, делящую город надвое, он осел в богатой торговой части и пробыл здесь несколько дней, веселясь и забавляясь.

Борис Никулин бесцеремонно прервал это веселье и заставил Ронталера ехать дальше.

В первый день июля прибыли в Доро-гобуж. Крутой холмистый берег Днепра, бесчисленные малые реки и овраги привлекали внимание Никулина. Он вспомнил поучения Капустина, резко сказал иноземцу:

— Здесь будем копать!

Иноземец на этот раз не посмел ослушаться. К тому же один обыватель в съезжей избе за малую плату поведал им, что верстах в сорока отсюда, на речке Войско, знает он заветное рудное место.

Ездили на речку Войско. Обыватель показал свое месторождение — добирались к нему по бездорожью, через ржаные крестьянские поля, трудно. В полуверсте, под лесом, оставалось село Пне-во с церковью и ветряками. Недобро глядели на них пневские мужики. Никулин копнул в нескольких местах кайлом, снова вспомнил Капустина — «на медь указывает гура ¹ зеленая, на висмут — алая, на сребрице — белая». А тут кругом — зеленая, словно мох.

— Медь! — ахнул он и затормошил оторопевшего толмача: — Объяви иноземному мастеру: здесь надобно бить штольню.

Ронталер, выслушав переводчика, высокомерно измерил взглядом крепкого русского сержанта, пробормотал нечто вроде того, что военным в экспедиции надлежит больше слушаться сведущих мастеров, а не поучать их. Что же касается штольни, то — весьма правильно изволил заметить гвардии сержант — прокопать ее следовало бы. Но кругом ржаные поля, надобно будет торить дорогу, а для жителей это станет накладно. Пусть это будет сделано на обратном пути, когда соберут урожай.

Возразить против «ржаных полей» Никулин не смог.

С тем и вернулись в Дорогобуж, а еще через два дня прибыли в Смоленск.

В Погаре распрощались с подводами, сели на лодки и поплыли на юг сначала по речке Судость, а затем — по Десне.

Вот и Чернигов остался позади. Плыли на большом сгруге. Невдалеке на

¹ По особым приметам рудознатцев — своеобразный окисел.

берегу по пыльной дороге тянулось множество возов. На возах горбились мужики в расшитых рубахах и шароварах. Головы их были прикрыты от солнца широкополыми шляпами. Обоз втягивался в улочку деревянного с множеством церквей селения. А за ними, на высоких стремительных кручах, вздымался город, предивный и великолепный, с крутыми крепостными стенами, золочеными храмами, густыми рощами — весь в буйности деревьев.

Это был Киев.

На Старокиевской горе, обнесенной крепостною стеною, возвышался главный город с губернской канцелярией. В первый же день, 8 августа, они поднялись сюда на телеге (наняли на Подоле, оставив на берегу струг) по крутой Кре-щатицкой долине и, миновав заваленные Лядские ворота, въехали в Старый город через ворота Золотые. Когда следовали по тесной улочке мимо многоглавого собора святой Софии, ударил звучный колокол. Ему отозвались звонницы...

В канцелярии их ждали. Знали, что задание у них было чрезвычайно важное и что исходило оно от самого Петра.

Никулину и Ронталеру не дали опомниться, повели в служебные покои губернатора.

Князь Иван Юрьевич Трубецкой, вельможа сытый и крупный, в львином парике и в мундире тонкого сукна — перед ним впервые за всю дорогу Борис Никулин вытянулся во фрунт и затаил дыхание — приказал тут же приступить к делу.

Рано утром 9' августа, «с позволения его сиятельства наняв подводы», выехали в первую очередь смотреть окрестности города. Губернская канцелярия выделила им в помощь «знающего человека черкашенина».

Объезжая окрестности, колупались под кручами, в глубоких мрачных ярах, где пахло вечной прелью и сыростью, заглядывали в колодцы, пробовали на вкус и «на глаз» речную и ручьевую воду — не покажется ли признак какого-либо минерала?

Утомленные, тянулись дальше.

В селах стояла густая тишина. Приземистые хаты, крытые камышом с глиною, сторожко посматривали на проезжавших крохотными глазками окон. Спали где бог даст — на чьем-нибудь подворье, в садах, в буераках, где рылись в земле, а то и просто в бурьяне у дороги. По вечерам Ронталер чертыхался, а все остальные молча разводили костры, начинали варить кулеш.

В окрестностях ничего не нашли, только «ноги зело набили».

Через неделю с небольшим вернулись в Киев.

У крутого подъема перед въездом в Старый город Ронталер неожиданно проявил усердие и стал рыться кайлом и лопатой в небольшом овраге. Все принялись ему помогать.-

Ближе к обеденной поре, в разгар

52