Вокруг света 1985-08, страница 32

дороге приткнулась деревня — десяток хижин из камня, крытых конусами из пальмовых листьев. Ни души. Но деревня не брошена, бедуины придут сюда с гор, когда поспеют финики на пальмах, вплотную обступивших хижины. Такие пустующие деревни встречаются и в горах. Когда истощается корм или вода вокруг их деревень, бедуины переселяются в заранее подготовленные жилища в других местах. Слово «бедуин» происходит от арабского корня, означающего «кочевать, бродить». Оно употребляется для обозначения людей, кочующих по пустыне, и не совсем точно применимо к сокот-рийцам, но их так издавна называют.

Дорога долго рыщет то вправо, то влево в поисках выхода из ущелья и наконец, сделав отчаянный рывок круто вверх, оказывается в тылу горы-вели-кана. И тут же за ветровым стеклом возникают белоснежные стены поселка, ровными каменными кубами утвердившегося на уступе горы. Самый большой куб, гладко обмазанный известью, с расходящимися каменными зубцами по верху фасада,— мечеть. Из домов высыпали мальчишки и, с громким криком прыгая с камня на камень, бросились к машине. Из-за каменных оград с осторожным любопытством выглядывают женщины, мужчин не видно: они в это время пасут, доят коз, очищают пальмы от сухих листьев, заготавливают хворост, собирают его на обочине троп в вязанки. Женщины потом доставят их к очагу.

Обогнув деревню, поднимаемся на следующую гору. Под нами в ущелье проплывает долина, склоны которой разграфлены квадратами полей. Поля устроены террасами, обложенными камнями: землю сюда приносили многие поколения жителей деревни, которую мы только что миновали. На полях прежде выращивали сорго. С тех пор как на остров стали завозить достаточное количество риса, поля опустели — их почти не обрабатывают.

За следующим, еще выше, перевалом открылась пологая долина, сплошь уставленная бутылочными деревьями, большими, в рост человека, толстыми, не обхватишь, и совсем маленькими, похожими на сидящих поросят. Их цветы сливаются в сплошное розовое поле.

Над ними возвышаются знаменитые деревья, из которых получают ароматическую смолу, благовонную мирру. Их ровные стволы дают толстые ветви, извивающиеся как огромные замершие змеи.

Малахитовые шапки пальм над прозрачным озером манят остановиться, передохнуть, но цель поездки близка, и машина делает последний рывок... Деревня наша разбросана по обе стороны дороги. Машина всовывает свой пыльно-вишневый капот между грудами камней и останавливается. У дверей дома двое парней, те самые, что приходили сегодня на рассвете.

В полумраке комнаты множество си

дящих на полу людей — мужчины, женщины с детьми. На циновке из пальмовых листьев возле небольшого отверстия в стене лежит мужчина. Он медленно поднимается нам навстречу. Едва встал на ноги, его качнуло, будто пьяного, хотя пьяным он быть не может: сокотрийцы не употребляют алкоголя. Мгновенно вскочившие с пола мужчины подхватывают его под руки, он отстраняется, стоит, пошатываясь, пожимает наши руки, приглашает сесть. Скрестив ноги по-турецки (хотя почему по-турецки, ведь мы в арабской стране?), мы уселись на спешно раскинутые циновки. Лишь после этого вождь опускается рядом. Он часто, неглубоко дышит, лицо землистое, глаза ввалились. Но в сильной напряженной фигуре нет и намека на слабость и вялость, характерные для тяжелобольных. А те двое, приходившие на рассвете, сказали, что их вождь умирает. Похоже, сгущали краски, чтобы уговорить нас приехать.

Оживление и гвалт, вызванные нашим приходом, мгновенно обрываются, едва вождь тихо, прерываясь, чтобы глотнуть воздуха, произносит первые слова. Пока Виталий расспрашивает его о болезни, я достаю из чемодана фонендоскоп и тонометр и после долгих объяснений и показа на себе, как правильно поставить термометр, обследую больного. Судя по всему, состояние его действительно опасно, похоже на инфаркт миокарда. Со всей определенностью пока сказать трудно: нет ни электрокардиографа, ни лаборатории.

Но труднее всего объяснить, что должен, а главное — чего не должен делать больной. Нет, проблема не в языке — Виталий Наумкин говорит по-арабски лучше многих арабов (по их собственным словам). Сложность в том, что здешние пациенты не знают привычных нам понятий. Я говорю, что больному прежде всего нужен покой. Виталий сказал это же по-арабски. Вождь кивает в знак того, что он понял сказанное. Объясняю, что он должен лежать все время, не вставать, даже не садиться. Снова согласный кивок. Наумкин еле заметно качает головой: попробуй заставить бедуина лежать просто так, без дела хоть полчаса. Приходится прибегать к новым объяснениям, пользуясь в основном образами. Не вставать — значит нельзя отрывать голову от этой подушки, пока доктор не разрешит. Поняв, чего от него требуют, старик объясняет: даже если бы он мог позволить себе лежать весь день, аллах не разрешает ему пропускать намаз, он обязан молиться. А для этого три, а то и шесть раз в день он должен встать, совершить омовение и положить не один десяток земных поклонов в сторону Мекки. И здоровому человеку нагрузка изрядная, а для него она может быть смертельной. Но тут Виталий деликатно напоминает ему Коран (неграмотные бедуины знают Коран лишь изустно и не слышали обо

всех тонкостях обрядов) и объясняет, что аллах, дающий блага и наставляющий в пользовании ими, позволяет правоверным, находящимся на одре недуга, обходиться без молитвы.

Я говорю вождю, что, хотя руки и ноги его целы и болезнь не изнуряла его много дней, она незаметно ударила его в сердце. Сейчас в нем рана, которая болит. А чтобы она зажила, нужно мно-го-много дней, иначе раненое сердце порвется, и тогда выйдет вся кровь.

По выражению беспокойства, появившемуся на лице вождя, я догадываюсь, что до него дошел смысл сказанного. По его обещаниям соблюдать покой я понимаю, что какую-то часть дня он действительно проведет на циновке. Не прошло и часа, как мы управились с первым пунктом назначений. Теперь можно переходить к лекарственным средствам. Рецепт здесь выписывать — пустое дело, аптек нет, поэтому нужно дать лекарства на весь курс лечения. Только где уверенность, что все назначенное будет принято в нужное время, в. нужном порядке и количестве?

Больной серьезный, лекарства сильнодействующие, малейшая путаница — гибель. Передаю одному из парней таблетки, подробно объясняя, что, когда нужно дать больному. Обращаю его внимание на форму таблеток, их цвет, упаковку. Проверяю, как он усвоил сказанное.

Темная кожа его лба сбегается в морщины, на ней выступают капли пота. Он молча смотрит на разноцветные упаковки, которые держит в кулаке, будто букет, пытаясь вспомнить, что к чему. Напрасно. Раскладываю таблетки по листам бумаги: это утром, это днем, это вечером, на два дня. Парень кивает — теперь понятно. И собирает все листки вместе, чтобы убрать их на полку. Снова путаница. Он огорченно мотает головой. Что же делать?

Приносят чай в большом термосе и разливают по стаканам, стоящим на ярко раскрашенном металлическом подносе,— гостей нужно обязательно угостить. Стаканы разной величины и разного стекла. Это, пожалуй, то, что нужно. Прошу дать мне несколько пустых стаканов. Раскладываю по ним таблетки. Этот, маленький,— утром, побольше — днем, а темный — вечером. Стаканы с лекарствами выстраиваются на полке.

Задача решена. Вернее, найдено первое неизвестное — пробита стена недоверия. Сразу начать исследования? Соблазн велик, но нет, все-таки лучше подождать, когда старик поправится и можно будет объяснить ему, что и зачем нам нужно делать. Да и на южном побережье нас уже ждут.

Оглядываюсь на дом вождя. Стоящий на пороге бедуин показывает сначала в сторону, откуда мы приехали, потом — на землю у себя под ногами: возвращайтесь к нам!

Остров Сокотра -Аден-

Москва

30