Вокруг света 1985-11, страница 38

свинцовые грузы, а дышать становилось труднее, Дурасов чувствовал приближение дна. В ушах покалывало. Он взглянул на ноги. В нескольких метрах под ним белел сигнальный диск. Придержав воздух, бригадир сделал несколько глубоких вдохов, чтобы насытить организм кислородом, и на скорости опустился около самой трубы. Ноги привычно спружинили.

— На грунте,— сообщил он на борт.

— Принято,— ответил чей-то голос, искаженный металлическим звуком мембраны.

— Вижу инструмент. Приступаю к работе.

— Добро,— коротко ответили сверху.

Дурасов не спеша подошел к деревянному ящику, в каких плотники носят инструмент, вытащил разводной и гаечный ключи, подумал, переложил их в левую руку, а правой взял кувалду. Все это он расположил рядом, около стыка «плетей», и огляделся. Ему предстояло проверить затяжку болтов и осмотреть весь участок работы.

Вокруг горбатилось морское дно. Многотонное тело стального выпуска лежало на нем, сливалось с окружающим ландшафтом.

Голос сверху напомнил бригадиру, что время его пребывания на глубине заканчивается. Он подтвердил, что понял и через пару минут будет готов к подъему. Дурасов уложил ключ и кувалду в инструментальный ящик рядом с воротом и медленно заскользил вверх по спусковому концу. Бригадир был доволен. Фланцы труб легли плотно, болты затянуты надежно.

Мимо проплыла стайка скумбрии. «Жирная, нагулялась. Эх, посидеть бы с удочкой на зеленом бережку небольшой речушки»,— мечтательно подумал Дурасов. Он поднялся до беседки, что висела на тросах в двенадцати метрах от поверхности моря, где предстояло по инструкции отсидеть десять минут. Первая адаптация. Вторая — не «доезжая» до поверхности девяти, и третья уже на трех метрах...

Никто с самого начала строительства не предполагал, что водолазам группы Гончарова придется столкнуться со столь сложным дном. Пологое недалеко от берега, дальше оно резко обрывалось и торчало разными по высоте буграми. Они вставали на пути непреодолимой преградой, и строителям приходилось взрывать их, прежде чем приступить к рытью траншеи.

Обученный делу на Военно-Морском Флоте, Дурасов не боялся трудностей, с которыми нередко сталкиваются. Но теперь волновался. Придется помучиться с трассой. Надо было вгрызаться в дно, траншею рыть перед самой укладкой труб. Так и делали. До той поры, пока глубокой осенью не взбунтовалось море: сорвало с якорей плав-площадку, изуродовало понтоны, согнуло концевые трубы в бараний рог. Борис сообразил, что если и оставлять комель «плети» на поверхности, то на

до притапливать его. А вообще лучше зимой не работать: урону больше, чем дела.

Новое препятствие появилось, когда подошли к сорокаметровым глубинам. Вдруг стали приходить из-под воды смятые понтоны. Вместо ожидаемой одиннадцатиметровой цистерны в полтора метра диаметром на поверхности моря оказывались скомканные куски железа. Их прямо-таки выбрасывало на поверхность. К дальнейшему использованию для укладки трубопровода они уже были непригодны, и пришлось снова приостановить работы. Правда, разгадка оказалась простой: понтоны заполнялись воздухом на поверхности, а температура его на глубине в сорок метров разнилась на полтора десятка градусов. Вот и сжимала их вода, как обыкновенную тряпицу. Пришлось обращаться к ученым, рассчитывать понтоны на прочность, соответствующую глубинам в сорок и более метров. А потом был изобретен полуавтомат отцепки.

...Борис Тимофеевич шевельнул пальцами левой ступни — что-то замерзли. Как ни говори, температура воды всего четыре градуса. Хорошо, что пробыл на грунте всего десять минут. Если бы задержался еще на десять, то отсиживайся на подъеме полтора часа. Он хотел развести руками и вдруг ощутил, что не чувствует левой! Всей, от плеча. Попытался шевельнуть пальцами ноги. Их словно не было — онемели. Неужели кессонка?

— Алеша,— позвал он в телефон страхующего.— Кажется, мне худо. Давай доктора к микрофону.

— Я тут! — откликнулся Благовещенский.— Что с тобой, Боря?

— Отнялись левая нога и рука.

— Что?! Держись! Спускаем!

Беседка медленно поползла в глубину.

— Как самочувствие? — спокойный и уверенный голос врача прозвучал в шлеме Дурасова. Бригадир усмехнулся — это уже знакомо. Возврат в среду с повышенным давлением, в которой работал водолаз,— первая помощь при декомпрессионном заболевании. Однако почему же это случилось с ним, опытным водолазом? Может, связано с постепенным накоплением в организме инертных газов от многократных погружений?

— Ты не молчи, Боря. Докладывай о всех мелочах.

— Пытаюсь двигаться. Но пока по-прежнему.— Он забылся, хотел поднять руку и почувствовал, как на спине взмокла рубашка.

— Правая сторона? — допытывался доктор.

— Пока в норме.

— Хорошо. Сейчас и левая оживет.

«Скорей бы!» В глазах вдруг потемнело, дышать стало трудно. «Не паникуй! — приказал себе Дурасов.— Дыши ровнее...»

— Самочувствие? — отрывисто прозвучал голос доктора.

— Жарко.

— Это хорошо,— откликнулся Благовещенский.— Васильев оделся. Готов к погружению.

Дурасов немного помедлил и сказал:

— Пока воздержитесь.

— Ладно. Внимательнее следи за собой. Пальцы шевелятся?

Борис Тимофеевич попробовал — получилось. И вот уже вернулось спокойствие и уверенность. Дыхание выровнялось, сердце билось нормально. Но Дурасов знал — погружение на ту же глубину у некоторых восстанавливает лишь временную трудоспособность: организм водолаза как бы принадлежал другой среде, становился ее пленником, и, чтобы от нее избавиться, необходимо время. Он снова должен преодолеть водную толщу. Главное — не замерзнуть.

— Я посижу.

— Конечно,— донеслось сверху.— Ты, Боря, провентилируйся как следует. И двигайся. Шевелись.

— Добро.

Через секунду Дурасов услышал усиленное шипение воздуха. Бригадир сделал несколько глубоких вдохов, давя головой на клапан стравливания. Взмокшая от пережитого рубашка заледенела, прилипла к телу. Между лопатками поселился холод, стыла поясница. Он напрягался, подтягивался на тросах...

Опустился Алексей Васильев, и их срочно подняли на палубу. Скафандр Дурасова разрезали ножом. Обессиленное тело перенесли в каюту, и катер тут же рванулся в сторону материка.

Васильев не оставил бригадира, когда его поместили в стационарную барокамеру. Через несколько минут давление в ней было доведено до глубины, на которой работал водолаз. Впервые за время существования барокамеры в группе восьмого отряда она служила своей основной цели.

И все же перелом наступил не скоро. Не выдержал нервной перегрузки Васильев: ухаживая за другом, он обнаружил у себя признаки заболевания ке-ссонкой. Правда, как потом оказалось, мнимые. Но после того, как из Севастополя доставили баллон с гелиево-кис-лородной смесью, дело пошло на поправку.

Вышли из барокамеры Дурасов с Васильевым через сто часов. Ноги слушались плохо, голова кружилась от морского прохладного воздуха. Их обнимали близкие, друзья. Еще шесть часов они находились рядом с камерой, а потом врач Благовещенский настойчиво потянул их к машине: водолазам нужен был домашний покой. А они радовались, что вернулись к жизни и работе.

Ялта — Москва

36