Вокруг света 1985-12, страница 42

Рисунок А. ГУСЕВА

ВЛАДИМИР РЫБИН

-П

■ I ■ е плачь, Алешка, ты же муж-ШГт чина.

— Да-а.— еще громче залился малыш.— Это папино... папино...

Дед поднял разбившийся кристалл. Склеить его было бы нетрудно, но кристалл тогда потерял бы главное достоинство — прозрачность, волшебную игру граней. И как он только разбился?! Словно живой вырвался из рук. И удариться-то в вездеходе не обо что: повсюду мягко, до чего ни дотронься. А кристалл разлетелся на две равные части.

Был у тебя один папин подарок, а теперь стало два.

— Да-а!..

Дед не знал, как еще утешить внука.

— Не плачь, видишь, иволка и та не плачет.

Алешка посмотрел на иволку с неприязнью. словно она была во всем виновата, и дед перестал его уговаривать: зачем в маленьком человеке множить объекты неприязни.

Иволка и впрямь не плакала. Сидела в углу, втянув свою квадратную голову, и молчала. Это было непонятно, потому что обычно она всегда, днем и ночью, издавала мелодичные звуки, напоминавшие странную грустную песню. За эти песни она и получила свое название «Поет, как иволга»,- сказал первый же из переселенцев, услышав-

Фан гасг ичс с кий рас с к си

ший ее. Так и пошло: иволга да иволга. Хотя никакая она была не иволга, даже не птица, а маленькая ящерка из тех, что в обилии водились на плоскогорье. Видно, даже через десятилетия живет, не умирает в людях тоска по Земле, если они и на другом конце Вселенной дают всему, что ни увидят, земные имена. Но вскоре почему-то это название преобразилось в иволку. Плач ее не раздражал, даже словно бы успокаивал, вносил в душу чувство благополучия, чего-то доброго. Кое-кто из поселенцев даже приваживал этих ящерок, намереваясь понять необычное воздействие плача на психику человека.

Иволка молчала, и дед подошел к ней, погладил пальцем гладкую темно-коричневую кожицу на спине. Обычно от такого прикосновения глаза у ящерки искрились и она начинала петь громче, но теперь иволка только еще больше втянула голову.

Алешка перестал плакать, заинтересовавшись странным поведением ящерки, и дед, собиравшийся уже оставить ее в покое, все продолжал гладить. Ему показалось: перестань это делать, и Алешка опять вспомнит о своем горе.

И вдруг ящерка опала, лапки ее подогнулись, глаза закатились. Алешка сопел за спиной у деда, а тот не оборачивался, боясь увидеть в глазах внука очередной упрек: кристалл разбил,

иволку уморил... Достаточно, чтобы потерять в глазах маленького человечка весь свой авторитет.

Вдруг деду показалось, что иволка запела, но как-то необычно, странным, дребезжащим голосом. Он обрадовался, но тут же догадался, что это сигналит какой-то прибор на пульте управления. Оглянулся, увидел красный мерцающий глазок на самом верху приборной панели. Прибор этот, сколько он помнил, никогда сам не включался, а поэтому дед сразу не сообразил, что означает его зов. А сообразив, похолодел. Это был сигнал крайней опасности, когда компьютерная система не может найти выход и взывает о помощи к человеку. Он кинулся к пульту, но тут же упал и покатился по полу.

Очнулся от тряски. Открыл глаза, увидел рядом бледного Алешку, у которого дергались щеки и подбородок. Вдруг тряска прекратилась, и Алешка перестал дрожать, сидел, сжавшись от испуга, глядя на деда большими удивленными глазами.

Снова зазуммерил прибор крайней опасности, и снова затряслось все вокруг Это было землетрясение. Преодолевая немоту в коленях, дед поднялся и огляделся недоумевая, обо что мог так сильно удариться^ Стрелка на шкале указателя землетрясений уперлась в красную двенадцатибалльную черту.

40