Вокруг света 1985-12, страница 44

мама. Компьютер создан человеком, но не одним. В нем как бы сложены умы миллионов людей, в нем опыт всего человечества. Так что яичко-то не простое, а золотое... Вот... О чем, стало быть, я? Да, о музыке... решили мы с бабушкой твоей непременно научить сына, то есть папу твоего, играть на скрипке. Прямо скажу, музыкант из него не получился, другой у него был талант. Но мы, уверенные, что все в наших руках, не отставали. Закрывали его в комнате и говорили: «Играй, чтоб мы слышали, как ты играешь!» Сначала он отлынивал, потом, слышим, играет. Обрадовались: смирился, значит. Только монотонно как-то играет, одну и ту же ноту туда-сюда. Даже нам слушать надоело. Как, думаем, у него только терпения хватает? Заглянули в комнату, а его и след простыл. В окошко удрал. Сидит на столе иволка, тянет одну ноту своим мелодичным голоском. И что ведь придумал, шельмец! Привязал к лапке нитку, к нитке — грузик и спустил его со стола. Грузик тянет иволку, она сопротивляется и кричит громче обычного.

Алешка передвинул иволку на середину стола и, словно извиняясь, погладил.

— Вот какой у меня был папа...

В этот момент полыхнуло по экрану красным, и тревожный багровый отблеск лег на стены, на лица, на обшивку салона вездехода.

— Пять минут прошло,— бесстрастно сказал компьютер.— Докладываю: изливается магма.

— Так жми быстрее. Надо ж выбираться отсюда.

— Мы идем на предельной скорости. Но не успеваем.

— Что значит не успеваем? — удивился дед. Впервые услышал он, чтобы компьютер выражался так неопределенно.

— Выход из долины перекрывается интенсивным горообразованием.

На экране, в том месте, где чернел провал выхода, как и там, сзади, змеилась яркая, все увеличивающаяся полоса.

И снова вездеход резко затормозил. Но пыльно-дымная пелена за окном все продолжала лететь, только теперь в другую сторону. Дед взглянул на телеглаз компьютера, и компьютер, не дожидаясь вопроса, разъяснил, что за бортом сильный ветер. Вездеход медленно пошел навстречу ветру, и дед понял, почему автоштурман принял такое решение: поскольку все равно приходится пережидать землетрясение на воздушной подушке, то лучше делать это там, где можно хотя бы оглядеться. Скоро видимость и впрямь улучшилась, и дед ужаснулся тому, что увидел: вокруг, словно подвижная озерная гладь, шевелилась огненная лава. Вездеход висел над ней в каком-нибудь метре, и если бы не надежная термоизоляция, то теперь можно было бы чувствовать себя, как на сковороде.

Ему вдруг показалось, что стало трудней дышать. Дед знал, что это

только кажется,— установки регенерации воздуха, несомненно, работали надежно, но от ощущения, что в вездеходе пахнет гарью, не мог отделаться.

— Ложись-ка поспи,— сказал он как можно спокойнее, боясь, что малышу передастся его тревога.

— Да, папа увидит, что я сплю, и обидится.

— Не бойся, когда приедем, я тебя разбужу.

Дед перенес его в люльку, висевшую в соседнем отсеке, потрогал другую люльку, свою, подумал, что хорошо бы сейчас завалиться спать вместе с Алешкой, чтобы ничего не видеть, не замирать сердцем каждую'секунду, ожидая очередной выходки взбесившихся недр. Все равно ведь от него теперь ничего не зависит, компьютер и надежная автоматика сумеют сберечь от любой неожиданности лучше и быстрее, чем это сделал бы он сам. Но знал: все равно не уснет.

— Расскажи еще про папу,— попросил внук.

— Что б тебе такое рассказать?..

Он начал вспоминать какие-то бытовые пустяки, а сам все думал о том, почему ни один прибор из сотен, разбросанных по поверхности планеты, не предупредил о близящемся катаклизме? Наверное, потому, что так они устроены и информируют об уже происходящем, но не о том, что может случиться. А нужны ведь такие, чтобы сообщали о готовящемся, накапливающемся. Живая природа устроена именно по этому принципу — она способна предчувствовать. Иволка вон когда еще перестала плакать! Предчувствие, предугадывание — без этого живой организм не может. А люди, словно не живые, занимаются суммированием информации. Считается: чем больше знаешь, тем умнее. Умнее ли? Вон компьютер один знает больше, чем сотни людей, а умнее ли он самого заурядного человека? Потому что ум — это еще и чувства, ощущения, эмоции. Они даны человеку не для того, чтобы задним числом пугаться или радоваться свершившемуся. Они даны, чтобы предвидеть и загодя приготовиться. Иволка в этом смысле и та умнее компьютера, чувствует приближение беды...

Алешка спал тревожно, веки его то и дело вздрагивали. Дед закрыл ему ноги пледом и пошел в салон управления.

— Ну, чего еще можно ждать от этой милой планетки? — спросил, обращаясь к телеглазу компьютера.

— Вулканическая деятельность будет продолжаться.

— Сколько?

И тут ему показалось, что лежавшая на столе ящерка дернула лапкой. Он погладил ее и заметил: закатившиеся глаза чуть шевельнулись.

— На этот вопрос я не могу ответить,— проскрипел компьютер.

— Зато я могу. Недолго, нет, недолго. Вон иволка, кажется, оживает.

Он расслабленно упал в кресло и только теперь почувствовал, как устал

от страха за Алешку. Хорошо, что внук уснул, а то недолго было и сорваться, не выдержать нервного напряжения. Что бы тогда подумал Алешка? Как бы перевернулась в нем детская вера в деда и вообще во всех взрослых?

Сквозь звукоизолирующие переборки донесся глухой гул. Дед поднял глаза к экрану и увидел, как дымящее озеро магмы вздулось огромным пузырем и выплеснуло гигантский фонтан.

Вездеход рванулся в сторону, но крутая раскаленная волна, вскинутая взрывом, догнала, ударила в борт. Истошно завыли двигатели, стараясь оторвать вездеход от прилепившейся к нему магмы. И оторвали-таки, но все продолжали выть. Вездеход снова завис над огненным озером, но был он уже не так устойчив, покачивался и вздрагивал, словно через силу держался на воздушной подушке.

— Сколько?! — крикнул дед и прикрыл дверь соседнего отсека, где спал Алешка.

— Вес аппарата вырос на двенадцать тонн,— ответил компьютер.

— Я спрашиваю: сколько продержимся?

— В нормальном состоянии вездеход способен держаться на воздушной подушке триста часов. Запас энергии...

— Меня интересует не что было бы, а что будет...

И тут он увидел, как иволка подняла голову. Подняла, и уронила вновь, и напряглась, собираясь с силами.

— Давай к горам! — крикнул дед.

— В горах возможны камнепады...

— Выбери место поровней. Поднимемся как можно выше.

— Опасно...

— Выполняй!

Теперь магма уже не стлалась сплошным озером, как внизу, в долине, вползая в расщелины, она делилась на десятки багрово-красных дымящих рукавов. Вездеход качало, как доисторическую телегу, он то резко взмывал над грудами камней, задевая их днищем, то нырял в расщелины, приседая на упругих слоях воздушной подушки.

Острые скальные уступы были уже совсем близко. Вездеход пересек широкий рукав лавы, вползающий в ущелье, и приблизился к другой не столь крутой горе с черными склонами, устланными хаотическими нагромождениями камней. И тут тяжелый удар потряс машину. Послышался истошный скрежет металла, двигатели смолкли, и наступила странная тишина. Большой экран, усыпанный тысячами мелких трещинок, стал белым как молоко. Радиолокационный же, наоборот, мертво чернел. Дед бросился к Алешке. Тот стоял в дверях отсека, таращил глазенки, но не плакал.

— Ничего, Алешка, ничего, и не такое бывало...

Он прижимал внука к себе, а сам лихорадочно оглядывался по сторонам, соображая, что теперь делать. Поймал взглядом белый погасший глаз компьютера, но все же спросил:

42