Вокруг света 1988-02, страница 22

охотник мнонг. Влияние, наверное, взаимное. Но чаще мнонги становятся похожими на эде. Это и естественно. Эде с давних времен умели ткать, обрабатывать бронзу и железо. Мнонги этого не умели. Принадлежат они и к разным языковым группам: эде — к индонезийской, мнонги — к мон-кхмерской. У эде есть свой национальный эпос, который записан и издан. У мнонгов — ничего, кроме суеверий. Даже жгут леса и сеют рис они по-разному: эде урожаи получают выше.

В Доне благодаря влиянию соседей мнонги вовсе не такие, как в горах Дак-нонга, который считают сердцем мнон-гского края. Это в полусотне километров южнее. Там, на узких горных дорогах, в стороне от больших магистралей, я встречал этих пленников первобытной свободы. Грациозные фигуры будто скользят по узкой тропе над обрывом. Ничто не стесняет движений высушенного тела, сплетенного из тугих мышц, которые, кажется, вот-вот вырвутся из-под темной кожи. Вся одежда у мужчин — набедренная повязка из куска ткани в полторы ладони шириной, у женщин — полотнище пошире, именуемое юбкой «йенг». Почти все тело одинаково обветрено до сизоватого налета. Вся поклажа — плетеная соломенная сумка через плечо да арбалет со стрелами. Рядом шумит, катясь к закату, двадцатый век, но как трудно дойти до него этими разбитыми о камни, никогда не знавшими обуви ногами!

Председатель На Томлеа не похож на тех своих соплеменников. Свободно и быстро говорит по-вьетнамски. Даже синяя мнонгская рубаха без ворота в сочетании с такими же синими шортами выглядит совсем современно. Только слишком темная кожа да чуть заметная волнистость высокого, до белизны седого ежика волос выдают его происхождение.

Вообще-то мнонги неважные земледельцы, признает он. Еще в сороковые смутные годы — тогда его еще не нарекли мужчиной — их деревня иногда устраивала походы за трофеями к соседним племенам. К тому же набеги были освящены традицией мнонгов как один из источников существования. Тем они и снискали себе славу самого воинственного народа на юге плато. Отец Иа Томлеа рассказывал, как в молодости ходил за добычей в селения кхо и банаров. Из таких набегов приносили рис, посуду, бронзовые гонги — все, что олицетворяло богатство горского дома. Пригоняли скот, а также рабов, часть которых оставляли себе, а остальных уводили на запад, где на Меконге находились известные в Индокитае невольничьи рынки Кратье и Самбор.

И а Томлеа провел меня за деревню на пологие холмы, где его односельчане собирались посеять суходольный рис. Крестьяне валили лес. На них были пропитанные потом, залатанные рубахи и обрезанные выше колен брюки армейского образца. На женщинах — изношенные когда-то белые кофты, какие носят вьетнамские крестьянки на равнине.

— Память о первых месяцах после

освобождения,— пояснил Иа Томлеа.

Когда новая власть пришла в Дон, население было на грани вымирания от голода и разрухи. Провинциальные власти попросили помощи у Ханоя. Вместе с продовольствием из центра прислали комплекты армейской одежды, майки, одеяла и вот такие кофты. Спасли от голода, приодели, а значит, и укрепили позиции новой власти в этом приграничном национальном районе. Горцы не привыкли к абстрактным рассуждениям. А такая помощь в трудную минуту — вполне конкретное добро. Его здесь умеют помнить.

Деревья, как им и положено в сухую и жаркую январскую пору, стояли без листьев. Там, где дровосеки прошли вчера или два-три дня назад, оставался хаос поваленных стволов, сучьев, прутьев. Это и есть будущий рэй — подсечно-огневая делянка.

Изнурительна подготовка рэя, но не менее тяжел сев на склоне, очищенном с помощью огня. Самый большой сбор с гектара суходольного поля — восемь центнеров риса. И за год получают только один урожай.

— Люди эде, а мнонги тем более, потому так отстали, что верят в духов,— считает Иа Томлеа.— Злых духов боятся обидеть, добрых — тоже. Плугом землю уродовать нельзя: дух земли разгневается. Железной мотыгой ковырять тоже нежелательно — духи железа не любят. Удобрять поле навозом — это уже просто надругательство над духом. Единственное удобрение — зола от сгоревшего леса. Поэтому урожаи низки, а плодородия рэя хватает на два-три года. Даже жать серпом нельзя: рису больно. Осторожно обдирают зерна с колоса рукой в корзину. Вот выучим людей грамоте, дадим образование, перестанут они бояться духов — тогда дела пойдут быстро.

Так-то оно так. Но не только страх перед духами держит на первобытном уровне хозяйство горцев, а первобытные условия труда сохраняют до сих пор бессильную веру во всяких леших, водяных, рисовых, земляных и других им подобных.

Изменения в жизни горцев уже начались. Лучшее тому подтверждение — сотня гектаров орошаемого поля, с которой земледельцы общины собирают два урожая в год. И каких урожая! По восемнадцать-двадцать центнеров с гектара. Земля рядом с деревней, а не разбросана на десятки километров маленькими лоскутками рэев. А всего-то надо взяться как следует за работу, построить плотину на речке и прокопать три километра канав. Нашлось место для арахиса и сои. За арахис получают из города ткани, посуду, спички, соль, рыболовные снасти. Научились и пересаживать рисовые ростки из питомников на поле, как это делают вьетнамцы, и даже удобрять землю навозом, хотя чисто психологически больше по душе пока химические удобрения, которые изредка попадают в этот «слоновий угол».

Не сразу воспитывается вкус к труду по-новому. Еще тянут назад привычки и обычаи, суеверия, медлительность. Но плотины, каналы, дороги, товары, элект

ричество, радио, а главное, новые люди, упорно меняют облик плато.

МУЖСКОЙ МАТРИАРХАТ

Обед проходил в длинном свайном доме шан, который, как и другие дома деревни, был построен из досок хорошего дерева, только крыша из пальмовых листьев. Леса в окрестностях Дона пока достаточно. Особенно на западе: безлюдье почти до самого Меконга.

Дом поднят над землей метра на два, и на площадку перед входом ведет лестница — положенное под углом в сорок пять градусов бревно с зарубками. Пол внутри дома тоже деревянный и похож на решетку, сквозь которую в полумрак помещения проходит свет. Странно, когда свет в помещении растекается не сверху и даже не сбоку, а снизу. Какая-то совершенно нереальная обстановка. Пол-решетка отполирован до блеска. Он приятно прогибается под босой ногой, чуть-чуть поскрипывая. За чистотой пола тщательно следят. По нему не ходят грязными ногами, тем более в сандалиях. Воспитанный человек при трапезе сбрасывает объедки точно между половицами. Там, под домом, их подберут свиньи и куры. Гостям подают циновки, и каждый устраивается на них, сложив ноги калачиком. Из циновок сделана и «ска-терть-самобранка», протянувшаяся через всю главную комнату — гостиную. По мере того, как гости собираются, циновки постепенно покрывают почти весь пол, становится совсем сумрачно, и приходится открыть задвинутые досками отверстия в стенах.

Стометровые свайные бараки, в которых ютится большая семья из нескольких десятков человек, стали у эде редкостью. Обычно в доме живет одна семья: старики родители, дочери с мужьями, младшие дети и внуки. Старшие дочери с семьями уже успели отделиться.

Именно дочери, а не сыновья. Пожалуй, наше понятие «выходить замуж» здесь не очень подходит. В семейной и общественной жизни эде, мнонгов и некоторых» других народов Центрального плато много черт матриархата. В выборе спутника жизни инициатива принадлежит девушке. Это она подсылает сватов к родителям приглянувшегося парня. После свадьбы в ее дом переезжает муж, становясь членом ее рода. Родившиеся дети продолжат материнский род. Только на плато я видел мужчин, которые трогательно возятся с малыми детьми, таскают на перевязи через плечо самых крохотных, пока женщины заняты рукоделием или на кухне.

Какое-то удивительное стечение обстоятельств сохранило в горных центральных районах Индокитая до наших дней эти обычаи первобытной старины. У мнонгов на этот счет есть легенда.

Когда Небо создавало землю и природу, оно поселило мужчину на вершине горы, а женщину на берегу моря. Мужчина чувствовал себя одиноким и спустился с гор в поисках женщины. Увидев их вместе, Небо наказало мужчину за неповиновение тем, что заставило его вечно жить при женщине и под ее властью.

20