Вокруг света 1988-11, страница 44

цирем и еще пытался сопротивляться весне.

Собаки попрыгали на лед и разбежались в разные стороны. Дуремар, беспечно задрав хвост, добежал до лунок, а потом внезапно остановился, крутнул носом и прямо воткнул его в лед. Шерсть на спине и в лохматом «волчьем» воротнике вокруг головы стала дыбом, а хвост махнул под брюхо. Он протяжно взвизгнул. Собаки, услышав призыв, со всех сторон бросились к Дуремару и заметались вокруг, возбужденно тычась носами в лед. Несколько раз они гурьбой, словно по команде, бросались к берегу, но мы уже сошли вниз, и это удерживало собак от постыдного бегства.

— Помнишь,— негромко сказал сын,— они тогда, в пургу, тоже так испугались.

— Да, очень похоже.

— Только сейчас это не мамонт. Такой большой медведь. Сам видел. Моква ему — до брюха.

Мы подошли к лунке, у которой рыбачил Рентгенолог и где лежало два налима.

С минуту Рентгенолог молчал, а потом его прорвало:

— Понимаешь, пришел я, сел вот так,— он изобразил, как сел на обрывок оленьей шкуры.— Для начала нацепил блесну «Шторлинг», >ее всякая хищная рыба уважает. Не успел опустить — хоп! Точно утюг подвесили. Ясное дело — налим. Голец-то рвет. Вытащил. Второго взял минут через тридцать. Потом еще. Ну, увлекся и голос Николая вашего не сразу услышал. А услышал, чувствую — тревога. А?! Поднял глаза, а этот зверюга сидит прямо передо мной. Вон там. Сколько тут метров? С десяток? Не больше. Сидит, голову набок наклонил, язык фиолетовый такой вывесил и наблюдает.

— С любопытством? — хмыкнул я.

— Чего?.. Тебя бы на мое место в тот момент... Да... Наблюдает, значит. Ну я тихонько встал и задом-задом до обрыва, чтобы глаз с него не спускать — они человечьего глаза боятся. А уж там махнул вверх — и домой.

Я глянул на обрыв и представил, как Рентгенолог весом за сотню килограммов «махнул» на двухметровый обрыв. Зрелище наверняка было любопытное. Жаль, не видел.

— Сильно испугались? — спросил

я.

— Хм... Да как тебе...

— Ничего он не испугался,— неожиданно заступился за доктора сын.— Он взял налима, удочку и пошел задом.

— Убей гром — не помню,— сказал Рентгенолог и глянул на удочку.

Потом мы осмотрели место, где сидел неведомый, ростом «как баня» зверь. Но здесь уже побывали собаки, и две шерстины буроватого цвета принадлежали то ли зверю, то ли Дуремару. Судя по величине — все-таки зверю.

— Нет, это, наверное, не ты,—

сказал сын Дуремару.— А ты что скажешь, Пуфоня? — Он дал понюхать шерстины Пуфику.

Тот отдернул голову, чихнул и спрятался за Дуремара.

— Он был белый,— твердил Рентгенолог.— Ну, не по цвету — по всему облику. Видел я их в зоопарке.

«Рыже-красно-фиолетовый»,— вспомнил я.

Понемногу очевидцы пришли к общему выводу: медведь был темный, но с рыжим отливом, особенно на голове.

— Впечатление такое, что грязный,— сказал Рентгенолог.

«Неужели все-таки Кадьяк? — подумал я.— Сколько лет искали, Олег Куваев специально прилетал с материка по письмам летчиков, геологов, горняков: «Прилетайте, видели, добыли, шкура на стенке, клыки в ожерелье у жены, когти у ребят в экзотических амулетах». И он прилетал, но все оказывалось преувеличением. Либо добычей был обычный бурый медведь вполне нормальных размеров, которые, однако, начали считаться огромными после лихих атак на природу в XX веке. Либо не оказалось ничего: следы терялись в словесных потоках, божбе и клятвах в правдивости рассказываемого».

«Этих приглашений у меня полно,— сказал как-то мне Олег Михайлович в одну из наших встреч в Певе-ке.— Но ни в одном нет четкости, конкретности: где, когда, приблизительный вес, длина хоть... в локтях, высота. Понятно, в зимних условиях снять шкуру не каждый сможет, а обмерить-то — минуты. И, с другой стороны: нынче все грамотные, соображают, почем фунт изюма. И посуди сам: образованные люди добыли реликвию вроде березовского мамонта, знают уникальную ценность и тем не менее... бросают в тундре. Шкуру, череп — все свидетельства своей редчайшей удачи. А сами пишут. Нет, не телеграмму — письмо. Считай, месяц туда-обратно. Пишут: «Приезжайте, товарищ Куваев, мы вам покажем...» Хотя даже новичок здесь знает, что больше недели никакая туша не пролежит в тундре и глухой зимой: съедят зверушки и кости источат. Словом, шутники...»

Да, любителей пошутить в зимнюю скуку по северным поселкам хватает. А если без шуток — кто тогда брел через озеро целым семейством? Мамонты? Кто сегодня не стал кушать доктора, а потом исчез «как мимолетное виденье»? Моква? Так Пуфик с Моквой вообще чуть не нос к носу нюхается, сколько лет знакомы, а тут двух шерстин испугался? Значит, кто-то все-таки бродит? И величина этого неизвестного зверя — одна из главных примет. Рентгенолог говорит — белый. А чего ему делать в тундре? С удовольствием поверил бы доктору, но он сам признался, что видел белого медведя лишь в зоопарке. Значит, есть сомнения...

Окончание следует

Курьер СУДЬБА ХЛГЛХЛЕВ

В горах Папуа — Новой Гвинеи обитает племя хагахаев, насчитывающее всего несколько сот человек. Они занимаются охотой и сбором растений и плодов. До 1980 года у людей этого племени было крайне мало контактов с окружающим миром. Поэтому, хотя хагахаи и страдали малярией, дефтери-том, им не были известны многие обычные для Новой Гвинеи эпидемические заболевания.

Однако семь лет назад в район их обитания все чаще стали проникать представители властей и работники различных миссионерских организаций. С того времени и распространились среди хагахаев такие неизвестные им ранее болезни, как эпидемический паротит (свинка), грипп и гепатит В.

В результате обследований, проведенных в 1985 и 1986 годах Институтом медицинских исследований Папуа — Новой Гвинеи, выяснилось, что ныне смертность среди хагахаев превышает рождаемость, то есть численность племени убывает. Особенно высока смертность среди взрослых мужчин. Установлено, что 37 из 55 мальчиков и юношей моложе 19 лет потеряли отца.

ПЕСЕЦ УСТУПАЕТ ЛИСИЦЕ

Несмотря на все меры, предпринятые властями Швеции, Норвегии и Финляндии, численность песцов в Скандинавии продолжает убывать. В то же время на территории Исландии, где это животное объявлено вредителем (овцеводы и владельцы ферм по разведению гаги несут от песца убытки) и где за его отстрел выплачивается премия, количество песцов не снижается. Специалисты полагают, что в одной Исландии насчитывается в шесть раз больше песцов, чем во всех Скандинавских странах, вместе взятых.

Изучением этой проблемы занималась группа зоологов и экологов, возглавляемая Андерсом Ангербьорном из Стокгольмского университета. Она и выяснила, что между численностью песцов и четырехлетней цикличностью в размножении леммингов и мышей-полевок, служащих песцам основной пищей, существует прямая связь. В благоприятные годы самка песца может принести до 20 детенышей. В «плохой» же год приплод бывает нулевым. Однако отмечены случаи, когда пищи в изобилии, а размножения песцов не происходит. Исследователи предполагают, что песца в Скандинавии вытесняет рыжая лисица. Установлено, что лисица все чаще встречается в новых для нее районах Севера и нередко поедает детенышей песца. Кроме того, она переносит некоторые болезни, которым подвержен песец. В Исландии же лис нет, а песцы — единственное сухопутное животное, отлично приспособившееся к здешним условиям.

42