Вокруг света 1991-06, страница 42

Босха. В глухой тишине Кэрби показалось, что он слышит, как сохнет земля, покрываясь новыми трещинами. И ему хотелось провалиться сквозь эту землю.

Но тут он заметил движение на противоположном склоне. Человек шесть индейцев медленно приближались к нему, поднимая ногами облачка пыли. «Вот и прекрасно, — подумал Кэрби, — сейчас меня еще и прихлопнут за эти чертовы часы».

Он снял часы и сунул в карман. Жаль, что туда не втиснешь и башмаки. И сам не втиснешься. Может, предложить индейцам сделку: они его отпускают, а он привозит им взамен Иносента Сент-Майкла? Так они бы на всю жизнь обеспечили себя свиным салом.

Это были грубые на вид парни с прищуренными глазами и обнаженными мачете. Они поднялись на вершину холма, остановились напротив Кэрби и стали рассматривать его. Потом один из них произнес:

— Привет!

— Привет! —отозвался Кэрби.

— Славный денек.

— Если ты так считаешь...

— Сигаретку, а?

— Нет, спасибо.

— Да нет, это ты мне дай.

— О, извини. Не курю. Но у меня в самолете есть немного зелья, и если хотите...

— И ты еще спрашиваешь! — индеец перевел слова Кэрби остальным, и те заулыбались, хотя продолжали неподвижно стоять на месте. Это было странное зрелище: все равно как если бы улыбались деревья.

— А у нас в деревне найдется самогончик, — вдруг объявил переводчик.

— И большая деревня? — осведомился Кэрби.

— Одиннадцать дворов, — серьезно ответил первый индеец, как будто Кэрби явился делать перепись населения.

— Тогда моего навоза хватит.

— Меня зовут Томми Уотсон, — индеец улыбнулся, показывая квадратики зубов, и протянул руку. Ту, что без мачете.

— Кэрби Гэлуэй.

— А это мой двоюродный брат, Луз Коко, — Томми кивнул на второго индейца.

Все спустились с холма, и Кэрби достал из кабины самолета два капроновых пакета.

— Бумаги на всех не хватит, — предупредил он.

— Ничего, возьмем у миссионера туалетную.

Потом индеец обратился к своим соплеменникам, и начались препирательства. Кэрби ждал, когда они договорятся, привалившись к самолету. В языке кекчи много цокающих и утробных звуков, поэтому на слух он довольно груб, особенно когда индейцы спорили, кому из них отправляться к миссионеру за туалетной бумагой. Наконец двое индейцев признали поражение и, грустно оглядываясь, зашагали вниз по склону. Кэрби присоединился к остальным. Они пошли через палимый солнцем холм, поднялись на следующий до середины склона и углубились в яркую зеленую рощицу, где по берегам быстрого прохладного ручейка стояли одиннадцать бревенчатых хижин.

— У вас даже вода есть, — вздохнул Кэрби. Они были уже далеко от его участка.

Томми удивленно взглянул на него:

— Так вот почему ты тут околачиваешься! Ты купил это болото?

— Ты хочешь сказать — пустыню?

— Ты еще не видел, что там в сезон дождей.

— Проклятье! Вот проклятье!— воскликнул Кэрби.

Однако у него не было времени жаловаться на судьбу.

Обитатели деревни приняли Кэрби достойно. Они даже

развеселились, когда двое из соплеменников вернулись из миссии с рулонами туалетной бумаги и брошюрками, толкующими, что такое Святая Троица.

Жители деревни были потомками строителей храмов. По сравнению с той славной эпохой их связи с миром стали слабее. Теперь они возделывали землю и слонялись по джунглям, почти не соприкасаясь с веком нынешним. Такие маленькие деревушки были щедро разбросаны по центральноамериканским лесам и равнинам, и их обитатели жили по старинке, практически не имея связи с бурлящей

вокруг цивилизацией. Они бросили воевать и возводить храмы, почти перестали на что-то надеяться. Они просто старались выжить.

В Южной Абилене только двое бегло говорили по-английски, Томми и Луз. Как понял Кэрби, они были самыми большими знатоками цивилизованного мира и тем разительно отличались от своих собратьев.

Индейцы принесли разные диковинные блюда, сдобренные перцем и другой взрывчаткой. Самогон освежал горло, по радио передавали гватемальскую программу. Вскоре зашло солнце, и вечерний ветер ласково шептался с верхушками деревьев под журчание ручейка. Кое-кто пустился в пляс по неровной земле. Потом настала ночь, и большинство обитателей деревушки уснули. Оставшиеся на ногах развели костры, и в оранжевом свете засновали черные призраки. Селяне принялись разговаривать с ними на своем наречии. Кэрби лежал на остывающей земле, подсунув под голову перевернутый глиняный горшок и держа в руке полупустой кувшин. Он смотрел, как над его холмом всходит луна, а рядом, скрестив ноги, сидел Луз Коко.

Затем Кэрби заснул. Или ему показалось, что он заснул. Белая^цуна катилась по черному небосводу. Потом ее заслонила чья-то фигура. И произнесла:

— Привет.

Это была сестра Луза, теперь Кэрби вспомнил ее. Если б луна не крутилась перед глазами, он, вероятно, припомнил бы даже ее имя.

— Хариа, — сказал он.

— Розита, — поправила она, садясь и шелестя многочисленными юбками.

— Ты права. Совершенно права.

Подобно своим соплеменникам, Розита была низкорослой, но довольно изящной. У нее были большие карие с поволокой глаза, резко очерченные скулы, широкий чувственный рот и кожа цвета темного какао. Двигалась она мягко, как пума.

Сначала она поцеловала Кэрби, потом выдохнула дым самокрутки ему в лицо, отчего Кэрби показалось, что луна вращается не в небе, а у него в голове. И наконец сказала:

— Если ты спишь тут всю ночь, жуки закусывают насмерть.

— Так пойдем в хижину.

Они пошли в хижину.

Вскоре наступило утро, и Кэрби обнаружил, что шевелить руками и ногами ему так же трудно, как и шевелить мозгами. Он кое-как выполз на солнышко и, оглядевшись, ничуть не удивился тому, что и остальные обитатели деревушки испытывают такие же муки. Неужели роду людскому уже надеяться не на что? Нет, кое-какие надежды еще остались. Кофе, ветчина, опять кофе, лепешка, опять кофе, самокрутка и короткий отдых с Розитой. Комплексное лечение помогло. Обитатели деревни прибегли к сходным средствам, и после полудня празднество возобновилось.

Завидев Луза и Томми, Кэрби присоединился к их обществу. Вот когда впервые зашла речь о наследии майя и загадках их прошлого.

— Да, парень, лихо ты сел в лужу, — сказал Томми.

— Не без помощи Иносента Сент-Майкла, — ответил Кэрби.

— У тебя своя голова на плечах. Нам труднее, у нас нет прав, спасибо предкам. Тысячу лет назад наш народ жил в шикарных городах, по уши в золоте, нефрите и всем таком прочем.

— И совершал человеческие жертвоприношения, — с волчьей ухмылкой вставил Луз.

— А потом начался исход, — продолжал Томми, — и все добро провалилось в преисподнюю. За храмом нужен присмотр, иначе он скоро превращается в груду камня.

— Особенно в джунглях, — догадался Кэрби.

— Правильно. Наносит землю, начинает расти всякая всячина, потом вянет, гниет. Снова земля, снова растительность. Дожди вымывают раствор, и вся постройка рушится к чертям. Был храм, а теперь холм. Храма и не видно.

— Слушайте, ребята, — спросил Кэрби, — вы сами жили в городах?

— Мэдисон, Хьюстон, — Томми поджал губы. — Но я говорю о наших городах. Ламанай, Тикаль. Живописные места.

40