Вокруг света 1991-08, страница 21

Вокруг света 1991-08, страница 21

ких уголков оказывалось меньше, зато холмистая Буда с узкими и крутыми улочками все время преподносила что-то неожиданное.

Той осенью меня пригласили прочитать несколько лекций об угро-финских народах СССР на курсах синхронных переводчиков при университете имени Этвеша Лоранда. Курсы помещались в Буде, к месту занятий меня подвозил знакомый преподаватель, но он оставался на работе, и после лекций я возвращался, не торопясь, пешком, каждый раз стараясь выбирать новый маршрут. Как-то завернув на соседнюю улицу Орлаи, я обратил внимание на странный дугообразный портал из желто-ро-зового песчаника у дома в глубине двора за оградой.Радом сверкала стеклом модернистская постройка и над ней — крест. Подойдя к ограде поближе, я с удивлением увидел, что по дуге портала вырезаны армянские буквы. Прочитать я их не мог, но и сомнений не оставалось: буквы были действительно армянские. А у калитки прикреплена была медная табличка, гласившая, что здесь, на улице Орлаи, 17, находится армянская часовня. Я нажал кнопку звонка.

Через пару минут появилась немолодая женщина в рабочем халатике и вопросительно взглянула на меня.

— Барэв дзеес, — поздоровался я, исчерпав запас своих армянских слов ровно на одну треть.

— Не понимаю, — отвечала женщина,—сейчас нет никого, приходите в субботу к пяти или в воскресенье с утра. Будет служба.

Занятно, что никто из моих венгерских знакомых ничего не знал об армянской часовне. А между тем, я не раз до этого слышал о живущих в Венгрии армянах, при этом не как о чем-то экзотическом, а как о вполне обычном. Даже кто-то раз рассказывал, что дома у них хорошо готовят баранину (венгры в ней не мастера), так как его теща — армянка из Трансильвании, зовут ее Терезия Вода. Более того, идя как-то в гости в дом в центре города, я обратил внимание на то, что этажом ниже проживал инженер Валер Онесян. Но узнать о нем чего-то большего не смог: мой хозяин с ним был не знаком, а зайти к незнакомому человеку в Европе было как-то не по-ев-ропейски.

Я пришел в часовню до начала службы, но прихожан собралось уже немало, и они стройно пели по-венгерски. Вместе со мной вошли люди, в которых я бы смог признать армян, лишь встретив их в армянской церкви. По большей части это были люди интеллигентного вида с умеренно темными волосами. Один, правда, напомнил мне знакомого ведущего инженера из московского проектного института: немолодой, чуть носатый человек в очках. И тут же я услышал, как его представляют: доктор Сабо Иштван.

Зазвенел колокольчик. Из противоположной входу двери пошли духовные особы католического вида, и впереди — старец в тиаре, а за ним — шесть молодых людей в красивых облачениях, жгучие брюнеты, как один. Таких жгучих среди прихожан не было, а женщины

просто выделялись светлокожестью и светловолосостью. Лишь моя соседка по скамье сильно напоминала знакомую мне московскую специалистку по Кавказу по имени Ирина Анастасовна.

Священники начали что-то читать по-армянски. Зал благоговейно внимал. Я огляделся. Икон в церкви не было, только фрески с армянскими надписями и мраморные статуи святых. Старец в тиаре кончил читать, и по-венгерски заговорил плотный чернобородый мужчина в желтом одеянии.

— В трудные для нашей страны дни, —говорил он, —я не размахиваю бывшим партийным знаменем, но нельзя же все, что было сделано, видеть только в черном цвете. Нужно укрепиться духом, не терять надежды и не забывать о Боге.

Соседка, видя, что я новичок, шепнула мне, что брюнеты — юноши и епископ в тиаре — из Вены, братья-пиаристы. (Значит, подумал я, это армяне-католики.) С тех пор, как умер здешний настоятель доктор Кадар («Не родственник, не родственник»), они приезжают раз в месяц из армянского монастыря в Вене.

Но тут вновь заговорил — по-армян-ски — венский епископ. В одной руке он держал крест, а в другой — посох с заверченным спиралью навершием. Народ почтительно внимал, явно ничего не понимая; так в костелах слушают мед-нозвучную латынь. И без паузы он перешел на венгерский.

С удивлением я спросил соседку:

— И он мадьяр?

— Мадьяр! —отвечала она с восторгом.

И это следовало понимать: венский армянский католический аббат, естественно, венгр, в смысле армянин отсюда.

Епископ призывал любить Родину-мать Венгрию и предложил до заключительной молитвы спеть национальный гимн «Бог мадьяру помоги». Все воодушевленно спели, а потом хором прочитали «Атянк аки аз еген водь...» — «Отче наш».

Потом один мужчина прямо со своего места призвал прихожан ходить в свою церковь, а не в латинскую.

— Нас мало, — говорил он, —сегодня собрались из-за венского епископа, а надо помнить свою веру всегда.

Позже, когда я стоял уже во дворе, наблюдая за людьми, со мной попрощалась «Ирина Анастасовна». Она оказалась вообще не армянкой, просто ей сюда ходить ближе. И ей очень нравятся армяне: все очень приличные культурные люди и друг другу помогают.

Народ во дворе, разбившись на группки, обсуждал обычные дела людей знакомых, но редко видящихся. Довольно часто среди венгерской речи порхало слово «Карабах». Эта проблема, похоже, волновала общину, даже во время пения гимна «Бог Мадьяру помоги»...

Подошел мужчина, призывавший не забывать свою веру. Приходской активист, он быстро вычислил во мне чужого и интересующегося. Мы познакомились. Звали его Имре Пеняжко. Мы, говорил он, не различаем: католик или григорианин, мы говорим — «армянин».

В Будапеште есть армяне с армянскими именами и владеющие языком. Сам, правда,он их не знает. Но об этом рассказывал ему ксендз здешней церкви отец Лисинский. Он тоже, кажется, армянин; во всяком случае прекрасно говорит по-армянски, по-польски и, естественно, по-венгерски: отец Лисинский — очень интеллигентный человек.

Мы долго говорили с ним во дворе, а радом с нами у ворот две пожилые женщины и мужчина долго не могли проститься. Их жесты, манера одеваться, смеяться, вдруг натолкнули меня на мысль, что где бы я их ни встретил, хоть в Анадыре, я безошибочно определил бы их как венгров. И не ошибся бы.

Пеняжко Имре проводил меня до трамвая. Он поинтересовался: не был ли я в Карабахе. Как там? Я сказал ему, что по-армянски Карабах будет Арцах. Он повторил это слово несколько раз и попросил записать его латинскими буквами.

XXX

Имре Пеняжко не знал точно, откуда и* предки пришли в Венгрию, но предполагал, что из Турции. Впрочем, наверное, не все. Большое количество славянских фамилий — Пеняжко, Гужик, Плу-жик, Лисинский — показывает, что существенную часть своей истории они провели в славянских странах. Скорее всего в Польше.

Потом уже, порывшись в литературе, я пришел к выводу, что так и есть. Но что еще интереснее, большая часть их предков говорила ко времени прихода в Польшу и тогдашнюю Литву на том же языке, что и предки АдасаЯкубаускаса и Аласа Баранаускаса: на тюркском.

В XIV веке множество армян из Крыма переселилось в Польшу. Здесь они долго сохраняли тюркский язык — куда дольше, чем татары, но впоследствии, когда их церковь вступила в унию с рим-ско-католической, совершенно ополячились: и в языке, и в именах. После раздела Польши часть ее вошла в состав Австро-Венгрии, и пути этой части армянского народа пролегли дальше на запад, по всей огромной империи.

ВАРИАНТЫ ОТВЕТА

Я написал «часть армянского народа», но разве нельзя было сказать «часть венгерского народа»? Наверное, можно; венгерский ведь народ слился из самых разных этнических ручьев: угро-финны и славяне, немцы и половцы, осетины и армяне. Этот последний ручеек совсем маленький, но и по сей день сохраняет свою окраску.

А татары Польши, Литвы, Белоруссии? Часть какого народа —каких народов — они?

Я озаглавил мои размышления «этнографическая задача с вариантами ответов».

У меня нет ответов: речь идет о слишком тонкой материи. Любые ответы на любую этнографическую задачу есть только у тех людей, перед которыми эта задача поставлена.

Как ни мала была бы их численность.

2*

19