Вокруг света 1993-04, страница 34

кленд не улыбнулся. Наверно, он даже не слушал меня, так как невпопад заговорил об отметине на груди Флита. Я сказал, что она, возможно, оставлена шпанской мушкой, а может, это новая родинка. Мы согласились, что вид у нее неприятный, но Стрикленд дал мне понять, что я дурак.

— Говорить о своих подозрениях я не стану,— сказал он,— ты сочтешь меня сумасшедшим; но тебе нужно бы, если ты можешь, остаться здесь на несколько дней. Наблюдай за ним, но догадки держи при себе, пока я не решу, что делать.

— Но вечером я еду на званый обед.

— Я тоже,— ответил Стрикленд — И Флит едет. Если только не передумал.

Мы погуляли по саду, молча выкурили по трубке — друзьям незачем портить разговорами хороший табак,— а потом пошли будить Флита. Флит уже проснулся и беспокойно расхаживал по комнате.

— Послушайте,— сказал он,— мне хочется еще отбивных. Можно?

Мы засмеялись и сказали:

— Переодевайся. Сейчас подадут лошадей.

— Ладно,— ответил Флит — Поедем, но сперва я поем отбивных — и непременно с кровью.

Судя по всему, он не шутил. Было четыре часа, а завтракали мы в час; и все же он еще долго требовал отбивных. Потом переоделся в костюм для верховой езды и вышел на веранду. Оседланная лошадь — ту кобылу так и не удалось поймать — не подпускала его к себе. Все три лошади, и без того норовистые, казались обезумевшими от страха — и в конце концов Флит решил остаться дома и чего-нибудь поесть. Стрикленд и я уехали в удивлении. Когда мы приблизились к храму Хану-мана, Серебристый вышел и замяукал на нас.

— Он не возведен в сан жреца,— сказал Стрикленд. — Кажется, я с большим удовольствием возложил бы на него руки.

В тот вечер в нашем галопе не было живости. Лошади были вялыми и двигались будто измотанные.

— После завтрака они очень перепугались,— заметил Стрикленд.

И больше до конца прогулки не произнес ни слова. Раза два ругнулся под нос, но это не в счет.

Вернулись мы в семь часов, уже стемнело, однако света в бунгало не было.

— Бездельники мои слуги! — сказал Стрикленд.

Вдруг моя лошадь попятилась от чего-то, лежащего на дороге, и прямо перед ее мордой поднялся Флит.

— Чего это ты ползаешь по саду? — спросил Стрикленд.

Но обе лошади понесли и чуть не сбросили нас. Мы спешились у конюшен и вернулись к Флиту, стоявшему на четвереньках у апельсиновых кустов.

— Что с тобой, черт побери? — спросил Стрикленд.

— Ничего, совершенно ничего,—торопливо и хрипло ответил Флит.—Я тут, понимаешь, занялся садовничеством... ботаникой. Земля пахнет восхитительно. Наверно, отправлюсь погулять... надолго... на всю ночь.

Тут я понял, что с Флитом творится что-то очень странное, и сказал Стрикленду:

— Я не поеду на званый обед.

— Слава богу! — сказал Стрикленд.— Флит, а ну вставай. Простудишься. Пошли, сядем за стол, зажжем лампы. Мы все обедаем дома.

Флит нехотя поднялся и сказал:

— Не надо ламп... не надо. Здесь гораздо приятнее. Давайте обедать во дворе, поедим отбивных... побольше... с хрящами, с кровью.

Но январские вечера в северной Индии очень холодные, и предложение Флита было безумием.

— Иди в дом,— сурово приказал Стрикленд.— Немедленно.

Флит пошел в дом, и, когда принесли лампы, мы увидели, что он буквально с головы до ног облеплен грязью. Должно быть, он катался в саду по земле. От света Флит съежился и пошел к себе в комнату. Взгляд его глаз был страшен. За ними горел зеленый свет, не в них, а за ними, если вам это понятно, нижняя губа отвисала.

— Сегодня ночью будет суматоха, большая суматоха, — сказал Стрикленд.— Не раздевайся.

Мы долго ждали Флита и в конце концов велели подавать обед. Нам было слышно, как Флит расхаживает по i ем-ной комнате. Вскоре оттуда донесся протяжный волчий вой.

Люди запросто говорят и пишут о том, как стынет в жилах кровь, волосы встают дыбом, и тому подобном. Оба эти ощущения слишком ужасны, чтобы суесловить о них. Сердце у меня замерло, будто пронзенное ножом, а Стрикленд побледнел как скатерть.

Вой повторился, и откуда-то с поля послышался ответный.

Тут ужас достиг предела. Стрикленд бросился в комнату. Я за ним, и мы увидели, что Флит вылезает в окно. Из глубины его горла вырывалось звериное рычание. Ответить на наш крик он не смог и только плюнул.

Что было дальше, я толком не помню, но, видимо, Стрикленд оглушил Флита крючком для снимания сапог, дав мне этим возможность сесть ему на грудь. Говорить Флит не мог, он лишь рычал, и рычание было не человеческим, а волчьим. Очевидно, человеческий дух ломало весь день, но окончательно сдался он лишь с наступлением сумерек. Мы видели перед собой зверя, который прежде был Флитом.

Случай небывалый и необъяснимый. Я хотел сказать «бешенство» и не мог, понимая, что это неправда.

Мы скрутили этого зверя кожаными ремнями с подвесного опахала, связали ему большие пальцы рук и ног и воткнули в рот рожок для обуви — при умелом обращении он прекрасно служит кляпом. Потом перетащили его в столовую и отправили слуг за Дюмуазом, врачом, с просьбой приехать немедленно. Когда посыльный ушел и мы перевели дыхание, Стрикленд сказал:

— Это бесполезно. Врачу тут делать нечего.

И я понимал, что он прав.

Голова зверя была свободна, и он вертел ею из стороны в сторону. Вошедший в комнату решил бы, что мы лечим волчанку. Это было отвратительнее всего.

Стрикленд сидел, подперев голову кулаком и глядя, как зверь бьется на полу, но не произносил ни слова. Рубашка Флита была разорвана в потасовке, и было видно, что черная отметина в форме розочки на левой стороне груди вспухла, как волдырь.

В тишине послышалось что-то похожее на мяуканье вы

32