Вокруг света 1994-05, страница 10

Кажется, поП.Т.Барнаму* «зациклиться» — сильный синоним к слову «упрямство»». Но тот, у кого достаточно упрямства, чтобы добиться успеха, должен обладать еще и другим важным качеством — отвагой. Мужчина, лишенный его, не сможет дойти до конца. Его решимость испарится перед препятствиями, для преодоления которых необходимо мужество.

Нижеследующая история о несгибаемой верности избранной цели, проявленной в невероятных трудностях и опасностях, правдива, ибо я сам лично убедился в достоверности главных ее фактов. Некоторые подробности были сообщены мне врачом, разъезжавшим по юконским краям вместе снарядом северо-западной конной полиции, другие факты получены от белого торговца, работавшего на стоянке Шестидесятой Мили. Перед вами рассказ о человеке, который безжизненной арктической зимой в своем рискованном ледовом путешествии совершил немыслимое. К счастью, его тяжелые испытания увенчались успехом.

Осенью 1897 года из недоедающего города Доусона донеслись уже кричащие слухи об угрозе настоящего голода. Малодушные рудокопы повернули прочь от соблазнительных золотоносных россыпей. Партнеры, у которых продовольствия, чтобы продержаться зиму, оставалось только на одного, тянули соломинки, кому оставаться, а кому уходить. Канадские граждане и прочие иностранцы обратились к своим правительствам за помощью.

В октябре, с последней водой, состоящей в основном из ледяного месива, произошел буквально исход голодающих вниз по реке до Форта Юкон. Цена собак подскочила до трехсот долларов, а кормежка до доллара за фунт. Муки было не достать и за сто пятьдесят долларов за центнер. В ноябре, с первым ледоставом, новые толпы беглецов устремились по реке к цивилизации и спасению.

Такая паника, в корне сократив число голодных ртов, как раз и спасла Доусон от более суровой зимы. Так было, оставшиеся золотоискатели и надеялись продержаться, а сбежавшие во время паники привезли к соленому морю устрашающие рассказы. Потом установилась зима, и все связи были прерваны.

Однако среди многих и многих, повернувших назад, на тяжелейшей пятисотмильной тропе оказался один, идущий на север. Это был голландец, плохо знавший английский, а говоривший на нем и того хуже. Снаряжение его было заметно беднее, чем утех, кто шел ему навстречу, а ведь он направлялся в самое сердце голодного края, тогда как они оттуда бежали. Ему с собакой провианта едва-едва могло хватить до Доусона. Бульдог у него был короткошерстый — хуже не придумаешь для ездовой собаки в этих морозных землях.

Беглецы, увидев его бедное снаряжение, посмеивались. Из-за его плохого языка они красноречивой жестикуляцией указывали ему на скудность провизии. И поскольку это не вызывало должной реакции, изображали страшные картины голода и смерти, но он оставался невозмутим. Тогда они прекратили мрачное веселье и стали умолять его, требуя повернуть назад. Но он неизменно гнул свое. А как же иначе? Ведь он отправился на Клондайк и теперь на верном пути. До этого он уже испробовал дорогу на Стихкин, где потерял в предательских водах снаряжение и трех товарищей, потом он плыл в Сент-Майкл, но добрался туда, когда Юкон уже замерз, и сбежал с последним пароходом как раз перед тем, как закрылось Баренцево море; деньги у него на исходе, продуктов на несколько недель — все это так, но правда и то, что в Штатах у него жена с детьми и он должен до конца будущего года отправить им с севера этот желтый песок.

А кроме того, как настоящий мужчина, он отправился на Клондайк и должен туда дойти. Это третья его попытка, на этот раз — через грозный Чилкутский перевал, в разгар зимы.

Проделав неимоверно тяжелый путь, он добрался до реки Биг Салмон, что в двухстах пятидесяти милях от Чилку-та, и столько же оставалось до Доусона. В этом месте его встретил наряд конной полиции северо-западных территорий. У них был строгий приказ не пропускать тех, у кого меньше тысячи фунтов провизии. Поскольку у него ее едва набралось пятьдесят фунтов, его завернули назад. Один из

полицейских, знавший голландский язык, объяснил ужасные последствия затеянной им аферы.

Все остальные, кого они завернули, бодро пошли назад. А этот мужик был сделан из другого теста. Дважды срывалось его дело, а теперь, когда он на полпути к цели, его не пускают. И он сделал вид, что поворачивает. Но той же ночью по глубокому снегу он пробился к реке, перешел ее и снова вышел на тропу, значительно ниже лагеря.

Потом о нем услыхали на реке Литл-Салмон, когда другой полицейский патруль увидел, как изможденный человек с бульдогом брел, прихрамывая, по реке. Полагая, что верхняя застава пропустила его, и ничего не заподозрив, они радушно пригласили его на огонек передохнуть и обогреться, но он испуганно захромал дальше.

Температура меж тем все падала и остановилась лишь где-то между пятьюдесятью и шестидесятью градусами ниже нуля, что соответствовало восьмидесяти-девяноста градусам мороза¹. Голландец отморозил ногу, но продолжал двигаться вперед, обходя беженцев, молодых людей с обмороженными лицами и заболевших цингой—горьких обломков этого края— упорно, день за днем он брел к своей цели, на север. ¹

У Форта Селкирк он все-таки слег, его отмороженная нога так разболелась, что он не мог идти. Однако Пролежал там всего два дня, до прибытия врача с реки Биг-Салмон, уехавшего за сто миль вниз по реке, на правительственной собачьей упряжке, чтобы прооперировать щеки у несчастного парня, пытавшегося выбраться из этих краев. Сделав дело, врач направился в Форт Селкирк, где предполагал дожидаться, пока его подберет полиция.

Он обследовал голландца и перевязал ему ногу, кожа с которой начала слезать, обнажая мокнущую гноящуюся рану на подошве, большую, с кулак. Врач объяснил жестикуляцией, что ожидает прибытия полиции. Потерпевшему этого было вполне достаточно. Ведь полиция отошлет его назад! Он располосовал одеяло и, накручивая полосу на полосу, соорудил на ноге огромный сапог величиной с ведро. И той же ночью со своим бульдогом он пустился по реке в Доусон, до которого оставалось сто семьдесят пять миль.

Про неимоверные страдания, перенесенные этим мужиком от стужи, усталости, голода и поврежденной ноги, можно только догадываться. Все было бы иначе, имей он товарищей, но он страдал один и опасности этой ледовой прогулки переносил без надежды на помощь в случае чего.

При подходе к реке Стюарт он совсем выдохся, но его настойчивость и упорство, казалось, не имели границ. Им двигал страх быть задержанным полицией и отосланным назад, а он из тех, кому неведомо поражение. Полиции со всем ее отличным снаряжением, с собаками и надежными санями так и не удалось его достать. Правда, у поселка Шестидесятой Мили он, казалось, наконец готов был капитулировать, потому что его бульдог совсем изнемог, и ему самому была нужна еда. Но белый торговец в поселке купил у него бульдога за двести долларов, и ему хватило продуктов до самого Доусона, до которого оставалось всего-то пятьдесят миль.

Едва достигнув цели, он устроился на лесопилку за пятнадцать долларов в день и постепенно, но не без успеха, лечил ступню, чтобы начать разведку. Нет, совсем нелегкое дело в мороз работать целый день на открытом воздухе. А он стойко трудился всю зиму, пока другие били баклуши в своих хижинах и проклинали злую судьбу и эту страну в целом. Он же не только заработал себе на пропитание, но и на горняцкое снаряжение, а кроме того, солидную часть зарплаты послал в Штаты жене и детям.

Весной, пока большая часть золотодобытчиков вытряхивала свои мокасины, он принял участие в разведке на Френч-хилл. И позже те, кто проходил мимо его заявки, могли увидеть довольного собой мужчину, с увлечением занятого промывкой золотоносного песка.

Вряд ли найдем мы лучший штрих для завершения нашей истории об упорстве в достижении поставленной цели, чем известие, что первым шагом его было разыскать купца с Шестидесятой Мили и выкупить назад бульдога, бывшего ему верным товарищем в дни тягостных испытаний.

Перевел с английского В.БЫКОВ

П.Т.Барнам (1810 —1891) — американский менеджер, организатор зрелищ.

Имеется в виду шкала Фаренгейта.

8