Вокруг света 1994-05, страница 32

достойно, — предстояло еще несколько молебнов, а Напресняков, слегка пошатываясь и сладко икая, все пытался рявкнуть многолетие нашему дому, но его от этого удерживал псаломщик.

А до этого с утра, но уже с черного хода в кухню приходил поздравлять Вавилов, городовой нашего околотка. Звучно щелкнув каблуками и Взяв под козырек, он рапортовал: «Честь имею поздравить вас с праздником Воскресения Христова!» Мама подносила ему на тарелочке стопку водки и полтинник. Вавилов, стоя у порога, единым махом опрокидывал стопку в рот, от закуски отказывался и, вытерев свои пышные рыжие усы рукавом форменного кителя, говорил: «Наш брат-солдат рукавом закусить рад! Премного благодарствую!» — и, сделав «кругом», уходил.

За ним приходил почтальон, потом водовоз Илья, Иван-кололыцик, который колол нам дрова, прачка Марья и еще кто-нибудь из таких же обязательных визитеров. Каждому из них мама подносила стопку водки, 20 копеек и на закуску что-нибудь от праздничного стола.

Затем, в течение пасхальной недели, приходили знакомые. Тут существовала такая тонкость. Близкие знакомые приходили в гости, по приглашению, в назначенный день и час и сидели за пасхальным столом допоздна, а просто знакомые приходили с визитом, то есть в любое время в течение дня. Такой визитер являлся обычно неожиданно, христосовался с хозяином и хозяйкой, вручал им по крашеному яйцу, получал в обмен тоже крашеное яйцо, садился за стол, выпивал рюмку-две и, закусив накоротке и рассказав какую-нибудь городскую ново сгь или пару анекдотов, откланивался. Засиживаться во время визита считалось неприличным. Конечно, это было хлопотно. Хозяйка дома должна была всю неделю держать стол наготове, а хозяину хочешь не хочешь приходилось выпивать с каждым визитером. Таковы были законы русского хлебосольства.

Яйца в те времена были дешевые, два рубля сотня, и красили их на Пасху в неисчислимых количествах. Красить яйца — это была обязанность детей, и они, сидя вокруг стола, среди хохота и веселого гама, соревновались, кто ярче и оригинальнее раскрасит свое яйцо. Тогда яйца красили не луковой шелухой и не лоскутками линяющей ткани, как это мы вынуждены делать сейчас, а существовало множество специальных яичных лаков, красок, мраморных бумажек, переводных картинок и других средств для украшения яиц. Частные предприниматели очень чутко улав-ливали запросы рынка и сразу же выбрасывали в продажу именно то, что сейчас нужно покупателю.

Всю пасхальную неделю, везде, где была небольшая сухая и ровная площадка, катали яйца. Ставился небольшой наклонный желобок, по которому и скатывались яйца. Если яйцо скатилось, не задев ни одного яйца на площадке, то оно оставалось на кону, а если заденет какое-нибудь — игравший забирает себе оба яйца: свое и стукнутое. Бывали неудачники, которым не везло, оставлявшие на кону все свои запасы, но бывали и, наоборот, счастливцы, а может быть, просто знавшие, как надо поставить яйцо на лотке, чтобы оно катилось куда надо. Эти мастаки набивали яйцами все карманы и полную пазуху новой праздничной рубахи.

У каждой такой площадки обязательно и тут же возникали вездесущие мальчишки. Их по малолетству к игре не допускали, и они стояли или сидели на корточках вокруг и звонкими, как у галчат, голосами комментировали каждый ход в игре.

— Надо было гараськом! Гараськом надо было1 — кричали они со знанием дела. А гарасек — это тупоносое яйцо, близкое по форме к сферическому. Такой гарасек катился по площадке по малозакругленной траектории, и им можно было достать яйца, застрявшие на середине площадки.

Была и еще одна пасхальная игра: можно было остановить на улице или в сутолоке базара любого человека и молча протянуть ему руку с зажатым в кулаке яйцом. Тот обычно тоже молча или с какой-нибудь короткой прибауткой доставал из кармана яйцо и его носиком стукал по носику яйца в кулаке. Выигрывал тот, у кого яйцо оказалось крепче, и он получал оба яйца. В этой игре запрещалось использовать яйца цесарки: говорили, что они были много крепче куриных, а также яйца, налитые воском. Это считалось жульничеством. За такие штуки могли и изругать, а то и набить баки.

В обычные дни все церковные колокольни бывали заперты, и никого туда не пускали, и звонить в колокола имел право только церковный звонарь. Такой порядок завела еще Екатерина Великая, после того как москвичи самовольно ударили в набат по случаю мора. Впоследствии большевики поступили проще: они, чтобы кто-нибудь не призвал народ к восстанию набатной тревогой, поснимали колокола со всех церквей. Но и церковь побаивалась любителей потрезвонить, опасаясь за целость колоколов: колокольная бронза очень хрупка, и от неумелого, излишне сильного удара колокол мог треснуть, что иногда и бывало.

Но на пасхальной неделе любой желающий мог подняться на колокольню и ударить во все тяжкие. А трезвонить было не так-то просто. На колокольне обычно висело девять-десять колоколов, и надо было, умело

работая двумя руками и правой ногой, заставить их звучать и с одинаковой громкостью, и в определенном ритме, и в нужных звукосочетаниях, и мало кто из любителей мог равняться в искусстве трезвона с профессиональными звонарями. А обыватели прекрасно различали игру на колоколах звонаря от игры какого-нибудь любителя: «Эва, забрался, — говорили они, — пустозвон!» И воздух над городом всю неделю гудел от бесшабашного звона колоколов всех десяти приходских церквей.

Но праздничные, пасхальные увеселения начинались еще до Светлого воскресенья, они начинались в субботу, накануне Вербного воскресенья. На Вербной неделе, а это была шестая, предпоследняя неделя Великого поста, в городе бывал Вербный базар. И неделя и базар назывались вербными в память о том, что в последнее воскресенье перед Пасхой, за пять дней до своей смерти, Иисус Христос вошел в Иерусалим. Кучка галилеян, земляков Иисуса, пришедших в Иерусалим для празд-нования Пасхи, а тогда, кроме них его никто не знал, приветствовали Иисуса, размахивая ветвями вайи, иерусалимской ивы.

Вот в память этого события прихожане за неимением в наших широтах ветвей вайи приносили в церковь в Вербное воскресенье веточки вербы. К этому времени верба листьев еще не распускает, но уже цветет очень симпатичными, пушистыми, сероватыми подушечками, похожими на маленьких зайчиков.

Возвратясь из церкви с освященными пучками вербы, родители стегали ими своих детей, приговаривая: «Верба хлест, бей до слезI» Считалось, что этот обряд помогает детям быть послушными, здоровыми и умными. Может быть, это и в самом деле тогда помогало: и хулиганства тогда было меньше, и детская преступность была почти на нуле. Не начать ли и нам торговать вербой на Вербной неделе?I

Принесенные из церкви веточки вербы ставились за образа и сохранялись там до конца года, до осеннего Ешрия, который бывал 26 ноября по старому стилю.

Пост, конечно, оставался постом со всеми его строгостями и ограничениями, но в Лазареву субботу, в канун Вербного воскресенья, разрешалось есть икру, постные блины и различное домашнее печенье.

Вербная неделя считалась детским праздником. И на многолюдном и ярком Вербном базаре торговали специально для детей всякой ярмарочной всячиной: пучками вербы, раскида-ями, бумажными китайскими фонариками, разноцветными воздушными шарами, херувимами из сахара или воска, множеством всяких лакомств: