Вокруг света 1994-09, страница 28

пейзажа с мостом и оконечностью острова Олерон...

Позднее, во время встречи в туристическом центре, я познакомился со спасателями, пожарниками и врачом, которые были причастны к печальным событиям.

— Так зачем прилетал вертолет? — задал я мучивший меня вопрос одному из членов местной пожарной команды, имеющей те самые красные вертолеты.

— Это был обычный облет побережья перед предстоявшим в ночь на

15 ноября усилением ветра. К лодке Смургиса мы тоже подлетели, поскольку других судов в проливе не было, и зависли, объявив о надвигающемся шторме и показывая на укрытия в многочисленных каналах.

— И что же ответили с лодки?

Мой собеседник засмеялся.

— Важно, чтобы он нас услышал. У нас мегафон погромче шума винтов. А с лодки? С лодки нам показали сведенные в кружок большой и указательный пальцы — все о'кэй и еще две ладошки, сложенные вместе у левого уха.

Врач сказал мне, что ушибов на теле Евгения он не обнаружил, хотя не исключил, что тупой удар в голову мог быть от весла или корпуса лодки — в скачке на волнах, а тем более если лодка с сидящим в ней гребцом опрокидывается — такое не исключается.

После этой беседы мы направились к морю по дороге, петлявшей среди устричных плантаций, крошечных цехов и мини-рынков всякой морской живности. Я пытался представить вечер 14 ноября, когда Евгении дожидался попутного приливного течения.

... Усилившийся ветер погнал с моря на берег мощную волну. На таблице приливов рукой Евгения подчеркнуто — «большая вода» в 5,35 метра в

16 часов 08 мин и «малая вода» в 22.58, с которой и должен был начаться попутный прилив. Поток прилива идет по мелководному проливу прямо на юг, а со стороны берега из обширнейшего эстуария Жиронды и Гаронны продолжает выливаться — вместе с речной — вода, накопленная там в прилив и запертая встречным ветром. Итак, две приливных струи сталкиваются с волной, образованной ветром. Можно представить, что происходит при этом на мелководье. Подчеркиваю, на мелководье, где любая приходящая сюда волна становится на дыбы, обрушивается и закручивается, встретившись с противотечением...

Памятуя об усталости Евгения — он греб от форта Боярд практически без перерыва — первые удары налетевшего шторма застали его в каюте. Он выскочил и... Крутой пенящийся вал мог опрокинуть лодку, как это было у берегов Англии. Резкий удар в борт мог и просто выбросить гребца из лодки, а спастись без жилета да еще в сапогах среди толчеи двух-трехметровых волн невозможно, особенно если лодку уже следующим ударом унесло далеко. Останься гребец в каю^е, он отделался бы легкими ушибами...

Эта последняя мысль не покидала меня и тогда, когда во дворе Морского музея я осматривал «МАХ-4» — целехонькую и невредимую, разве что краска на носу ободрана о песок.

Лодка — с выпущенными на траву веслами — стояла на зеленом газоне, а вокруг толпились приглашенные. Началась церемония передачи «МАХ-4» Морскому музею. Среди гостей был и Чарльз Брукс — наш неизменный лондонский друг. Мэр Ла-Трамблада произнес речь, закончив ее словами:

— Я очень взволнован, говоря о том, что господин Смургис, в связи с гибелью которого мы собрались, совершил на гребной лодке по сумме пройденного пути практически кругосветное путешествие. Оно было радостным и трагическим одновременно. Я благодарю всех присутствующих здесь и прошу прослушать в честь памяти господина Смургиса гимн России...

От российской делегации выступила Людмила Куракова. Она поблагодарила мэра, дирекцию музея и муниципальные власти за честь, оказанную русскому мореходу из Липецка, и от имени редакции журнала «Вокруг света» передала Муниципальному музею лодку «МАХ-4». Прозвучал гимн Французской Республики, и снова к микрофону подошел мэр Талье.

— Приглашаю всех к открытию мемориальной доски, которая установлена на борту лодки в честь Евгения Смургиса.

Мэр и члены российской делегации снимают покрывало с бронзовой доски на носу лодки с памятной надписью...

На следующий день в пелене дождя мы помчались в Ла-Рошель. Последние шаги Евгения по земле были здесь, в этом городе, не просыхающем от вечных слез соленого моря. Ла-Рошель... Из окна кафе «Ла Марине» виднелся узкий, зажатый двумя сторожевыми башнями выход в море. Стая яхт с намокшими, обвислыми от тяжести парусами шустро вбегала в гавань — в этот вечерний час моряки торопились домой, к теплу за толстыми стенами своих домов. Так было и в тот день, когда где-то здесь по истертым камням бродил Евгений и, нетерпеливо поглядывая на сумрачную вечернюю воду, ожидал выхода в море...

Главное, о чем бы хотелось сказать в этих последних строках — это о причине гибели Евгения. Однако сказать однозначно очень сложно даже для меня, хорошо знавшего Смургиса в течение десяти лет.

Меня не покидает ощущение вины: я не смог организовать исключительные силовые и волевые ресурсы этого человека. И раньше, в самом первом нашем плавании, я пытался посягнуть на стихийность его спортивного марафона, пытался навязать ему систему движения и отдыха, которая была бы самой эффективной. К сожалению, этого не получилось на Селенге, когда я противился ночному переходу вверх по вздувшейся от половодья реке. Не получилось и в Японском море, где мы шли, невзирая на штормовые предупреждения. Евгений Смургис свои силы раскладывал независимо от времени суток и погодных условий. Он был принципиальным противником какого-либо предварительного расчета. Он не любил «загадывать» наперед и жестко планировать. Как только Евгений за

мечал контуры какой-то системы, плана, которым должен подчиняться, он скучнел, становился холоднее и раздражительнее. Сжимался, скручивался до шарика и скатывался с рельсов здравого смысла. В таких случаях я отступал от своих требований, становился «матросом», и мы снова работали вместе, пока он не «оттаивал» до первоначального состояния общительности, добродушия и готовности вкалывать за тебя, если усматривал малейшую усталость.

Реальной причиной гибели, на мой взгляд, стала его чрезмерная усталость. Таких откровений о самочувствии, усталости и скверном настроении не встречалось в его предыдущих дневниках. Он отсеивал от самых близких друзей свои беды. Малые «ушибы» и неудачи в бытовых мелочах просто скрывал. «Стратегические» провалы (развод с женой — матерью Саши, неурядицы со здоровьем сына — врожденный порок сердца и размолвки с ним) обычно обращал в бойцовские шуточки: было, да прошло.

По каналам Франции в обход Бискайского залива идти отказался («не стану мочить лодку в пресной воде»), хотя мы потратили много времени на «пробивание» этой идеи. Более того, уже в пору нашей поездки во Францию я говорил по телефону со знаменитым Жераром Д'Абовилем. Он сказал, что ждал звонка от Евгения и готов был встретить его в Бресте, чтобы побудить его проплыть оттуда до Ру-айана по внутренним водным путям. Но Евгений замкнулся и все чаще поступал вопреки всему, что ему говорили. В частности, из четырех городов во Франции, куда он заходил, он не дал весточки о себе ни в редакцию, ни мне домой. Судя по записям в дневнике, в Руайане Евгений решил «притормозить», отдохнуть по крайней мере. И то, что он погиб рядом с берегом, в закрытом от океана, но коварном проливе, говорит о том, что он приготовился сделать паузу, переосмыслить все и успокоиться. Расслабился и спал беззаботно — до Руайа-на рукой подать. Шторм, о котором ему передали с вертолета, посчитал «очередным», каких уже немало видел. Трагическая нелепая случайность не дала выплеснуться обычной для него жизнестойкости...

В характере Евгения Смургиса явно проступали черты стоика и супермена. Уникальная воля, терпение, чувство озарения, даже провидения... и — зачастую — желание действовать вопреки «здравому смыслу» (прогнозу,^ предупреждению или собственной минутной слабости), с полной уверенностью, что его воля победит. Читатель, вероятно, помнит запись в дневнике Смургиса о том, как у берегов Германии он впервые пристегнулся! Что это — безрассудная смелость или безграничная вера в свои силы, а может быть, принцип — до самой крайности не склонять головы?!

Но в обычной жизни, когда рубил избу или балагурил за чаем, Евгений совсем не походил на супермена, и потому невыносимо мучительной кажется мысль о том, что он никогда не появится в дверях моего дома с букетом цветов для моей жены и рюкзаком за плечами...