Вокруг света 1994-11, страница 64

единиться ко мне позже этой ночью у Святого Франциска или завтра утром на пароходе. А тем временем...

Но Холл, решив действовать немедля, увлек ее за руку из парка назад к перекрестку, где в ряд стояли такси.

—...А тем временем, — подхватил он, — нам нужно спешить на Ринкон-гору. Он собирается уничтожить их. Мы должны это предотвратить.

— Если только он уже не убит, — прошептала она. — Трусы!

— Прости меня, дорогая, но они не трусы. Они смелые люди и славные парни, правда, несколько необычные для нашего времени. Когда их узнаешь ближе... Уже было слишком много убийств.

— Они хотят убить моего отца...

— А он хочет убить их, — возразил он. — Помните и об этом. К тому же они действуют по его приказу. Он спятил, а они свихнулись ровно во столько раз сильнее, насколько их больше. Пошли! Пожалуйста, быстрее! Быстрее! Сейчас они собираются в минированном доме. Мы еще можем спасти их или его, кто знает.

— На Ринкон-гору. Время — деньги, вы меня поняли? — сказал он шоферу такси, помогая Груне сесть. — Вперед! Разнесите мостовую, делайте что угодно, только доставьте нас на место!

Ринкон-гора, когда-то резиденция сан-францисской аристократии, поднималась над грязью и теснотой огромного рабочего гетто, протянувшегося на юг от Маркет-стрит. У подножия горы Холл расплатился за такси и стал быстро подниматься с Груней вверх по улице.

Хотя было еще только половина десятого, пешеходов почти не было. Оглянувшись, Холл узнал в круге света уличного фонаря знакомую фигуру. Холл увлек Груню в тень ближайшего дома. Предосторожность оказалась не лишней: мимо прошел Хаас своей неповторимо легкой бесшумной походкой. Держась на полквартала позади, они продолжали путь, и когда Хаас появился на гребне горы в свете другого уличного фонаря, они увидели, как он перемахнул через невысокую старинную решетку. Груня многозначительно подтолкнула Холла вперед.

— Это тот дом, наш дом, — прошептала она. — Следите за ним. Он и не подозревает, что идет на гибель.

— На гибель? Вы слишком торопитесь, — прошептал Холл скептически. — Мистера Хааса, по-моему, не так просто убить.

— Дядя Сергиус очень осторожен. Его не обманешь. У него все наготове, и когда мистер Хаас пройдет через парадную дверь...

Она остановилась. Холл сильно сдавил ей руку.

— Он не пойдет через парадную дверь, Груня. Смотрите. Он крадется к черному ходу.

— Но там нет черного хода, — услышал он в ответ. — Гора обрывается, и внизу, в сорока футах, задний двор и крыша другой постройки. Он вернется к парадному входу. Сад очень мал.

— Он что-то задумал, — шепнул Холл, когда фигура снова стала видна. — Ага! Мистер Хаас! Ну и хитер же ты! Смотри, Груня, он пробрался в этот кустарник у ворот. Это там проложен провод?

— Да, это единственный куст, где может спрятаться человек. Кто-то идет. Не другой ли убийца?

Не задерживаясь, Холл и Груня прошли мимо дома к ближайшему перекрестку. Человек, шедший с другой стороны, повернул к дому Драгомилова и поднялся по ступеням к двери. Они услышали, как после небольшой паузы дверь отворилась и закрылась.

Груня настояла, чтобы сопровождать Холла. Это ее дом, сказала она, он ей знаком до мелочей. Кроме того, у нее есть ключ, и не надо будет звонить.

Подъезд был освещен, так что номер дома был ясно виден. Они решительно миновали кустарник, укрывший Хааса, отперли парадную дверь и вошли. Холл повесил шляпу на вешалку и снял перчатки. Из-за двери направо слышался шум голосов. Они задержались, прислушиваясь...

— Красота — это принуждение, — услышали они голос, выделяющийся из общего шума.

— Это Гановер — представитель Бостона, — шепнул Холл.

— Красота — абсолютна, — продолжал голос. — Человеческая жизнь, вся жизнь покоряется красоте. Здесь не применима парадоксальная приспособляемость. Красота не покоряется жизни. Красота существовала во Вселенной до человека. Красота останется во Вселенной, когда человек погибнет, но не наоборот. Красота — это... в общем,

красота — это все, этим все сказано, и она не зависит от ничтожного, барахтающегося в грязи человека.

— Метафизика, — послышался насмешливый голос Луковиля. — Метафизика чистейшей воды, мой дорогой Гановер. Как только человек начинает осознавать себя как абсолют, временные явления быстротечного развития...

— Вы сами метафизик, — услышали они голос Гановера. — Вы станете утверждать, что ничто не существует вне нашего сознания и, когда сознание разрушено, разрушена и красо-

Рисунки Н.КРИВОВА

та, разрушена сама сущность, основной принцип, на котором строится развитие жизни. Хотя известно всем нам и вам, должно быть, что существует только принцип. Хорошо сказал Спенсер о вечном изменении силы и материи с чередованием революций и исчезновений, «всегда том же — в принципе, но всегда различном — в конечном результате».

— Новые нормы, новые нормы, — запальчиво произнес Луковиль. — В прогрессивной и регрессивной эволюции возникли новые нормы.

62