Вокруг света 1995-01, страница 57

Тут появился мальчик, в очках и, не спрашивая, поставил перед нами именно тот чай, которого нам больше всего хотелось.

— Молодец, — похвалил его я, — надеюсь станешь большим человеком!

Он согласно кивнул:

— Для этого я стараюсь хорошо учиться, — отвечал он со скромным достоинством. — Я хочу стать зубным врачом. Я буду им.

Мы подарили ему единственный сувенир — пятидесятирублевую монету, блестящую и с орлом.

— А как вас зовут? — вежливо спросил мальчик.

— Арслан-бей, — отвечал я, переведя свое имя на турецкий.

— Искендер-бей, — сказал коллега Ребрик, имевший большой опыт жизни на Востоке. Антону, по молодости лет, мы титула не добавили, — а тебя как?

— Сулейман, — представился мальчик.

— Ого! — восхитился я. — Сулейман ведь — мудрый.

— Я знаю, — скромно подтвердил Сулейман, — он был султаном в Израиле. Я читал об этом в турецких сказках «Тысяча и одна ночь».

Такого умного и воспитанного молодого человека необходимо было запечатлеть на память. Антон щелкнул затвором.

То ли начало смеркаться, то ли выдержку не рассчитал, но Сулейман получился темновато. Но над его головой на фото ярко сияет надпись: «Зубной врач». Мы ее, сидя, не видели.

Это чудо, происшедшее на моих глазах и при заслуживающих доверия свидетелях в Мире Ликийской, ныне Демре-Кале, убеждает меня в том, что Сулейман обязательно станет большим человеком, зубным врачом. Притом очень хорошим.

И я торжественно обещаю: если я доживу до этого дня и у меня еще останутся зубы, я обязательно приеду в Демре-Кале и попрошусь к нему на прием.

РЕЧКА БЕЛЬКЫЗ

Есть истины, не становящиеся банальными от их частого употребления. Они потому и истинны, что правильны. Поэтому я не стесняюсь повторить то, что сказали и написали до меня легионы: незыблемость сказанного от того не убывает. В данном случае слова «легионы» и «незыблемость» особенно к месту: речь пойдет о памятниках Древнего Рима.

Можно тысячу раз читать о них и даже видеть уцелевшие фрагменты, но это несравнимо с ощущением, испытываемым, когда их видишь воочию — не фрагменты, а почти целое сооружение — амфитеатр. Потрясает надежность и продуманность любой его части. Высокая лестница трибун — две тысячи лет с ними не происходило ничего подобного тому, что случается на лучших современных стадионах мира, когда рушатся трибуны, не выдержав то ли веса болельщиков, то ли их хулиганства. Хотя болельщики и тогда были темпераментные, разве что футболом тогда не интересовались — его родину, покры

тую лесами, еще населяли полупервобытные племена. Здесь развлекались боями гладиаторов, или травлей первых христиан, или еще какими-то скромными античными забавами.

Раскаленные трибуны, гигантская сковорода арены, но лишь два шага — и во вместительном туннеле прохлада заставляет поежиться. И все посетители, сфотографировавшись, чтобы отметиться, на арене и на трибуне, перемещаются в туннель и тут уже слушают рассказы экскурсоводов.

Рассказы текут одновременно, на разных языках и как бы синхронно. Во всяком случае наш русскоязычный и соседний немецкий гид в один момент и одинаковым жестом показали в сторону императорского места.

— Тогда архитектор попросил императора отдать за него свою дочь.

— ...Die Kaiserstochter, — эхом отозвался немецкий гид.

История была довольно обычной для почитаемых экскурсантами исторических мест (император отказал) и завершалась грустно: от неразделенной любви девушка кинулась в реку. Оба экскурсовода повернулись туда, где за стенами творения несчастного жениха билась река.

— С тех пор реку назвали Белькыз: «кыз» по-турецки «девушка», а «бель» — по-французски «прекрасная»...

История была из так называемой «народной этимологии» и — соответственно, абсолютно недостоверной. Никаких тюркских слов в те времена и не слыхивали на тысячи верст отсюда; французского же языка — просто не существовало: он еще не вылупился из принятой в римской колонии Галлия вульгарной латыни. И все же я запомнил это странно-мезальянсное имя: Бель Кыз, Прекрасная девушка. Чем-то эта смесь — и связь — похожа на Турцию. А то, что в эту недостоверную этимологию верят, лишь укрепляет меня в ощущении: верят ведь в то, во что хотят верить.

УКРЕПЛЯЮЩАЯ ВЕРА В ИСТОЧНИК

В последний день коллеге Ребрику понадобилась бечевка. До отъезда оставалось достаточно времени, мы уже искупались, сложили вещи, но еще могли не переодеваться в пиджаки и длинные брюки. Поэтому поход за бечевкой мы решили обратить в неторопливую прогулку по деревне Теки-рова, последний раз погреться на солнце и до конца истратить небольшие, но достаточные для покупки скромных сувениров деньги. Уже вечером и жаркому солнцу, и тысячам турецких лир предстояло остаться в воспоминаниях.

К любой экспедиции надо подготовиться, даже к посещению лавки смешанных товаров, которую мы приметили в старой части Текировы. Я полез в пожелтевший от времени карманный русско-турецкий словарь под ред. А.Б.Газиева и В.Г.Алиева и установил, что «шпагат» будет по-турецки «ышпагат», так что запоминание слова не потребовало больших усилий. Ышпагат мы желали длинный, тонкий, но прочный.

Я составил грамматически выверенную фразу с приличествующими случаю формами веж^-чюгтии после обмена приветствиями ее

хозяину лавки как ь^рлд-vна обслуживание.

Хозяин проглотил мою фразу с вежливой улыбкой, но еле заметно повернулся к нам ухом, словно не расслышав чего-то.

— Что вам угодно, бёй-эффенди? — вежливо спросил он.

— Ышпагат, — повторил я, со смутным огорчением соображая, что, кажется, источники подвели меня в очередной раз.

— Эффендим? — печально отозвался хозяин, тоскуя от невозможности услужить такому приятному гостю.

— Могу ли вам да поможе? — раздался вдруг вежливый голос. — Я говорю руски.

Аллах послал нам в трудную минуту очередного, болгарского турка.

— Моля, — ответил я болгарским словом, желая сделать ему приятное, — прошу, скажите, что нам нужен шпагат.

— Моля, — отвечал он охотно, — пожалуйста.

Я разобрал в его речи слово «кы-лыч», что значит «сабля». Уже это мне не понравилось, и я собрался вмешаться, но тут хозяин, посмотрев на меня, перевел недоверчивый взор на болгарина и с интересом спросил:

— Эксримджи?

— Не надо мороженого! — воскликнул я, связав непонятное слово с английско-международным «айск-рим». Но болгарин мягко остановил меня:

— Он спросил: «Вы занимаетесь с фехтованието »?

— Причем здесь фехтование?

— Гуспудин, но вы просили «шпагата»?

— Нам нужна веревка, — как мог, я изобразил руками веревку и все связанные с нею действия.

— Уф-ф. — облегченно вздохнул болгарин, — по-болгарски это «конец». А по-турски — «ип»!

Увы, в словаре Газиева и Алиева этим словом обозначался заведомо не нужный нам корабельный канат.

Это и описанные выше расхождения книг с действительностью не смогли, конечно же, поколебать моей твердой веры в источники. Книги, в конце концов, пишут умные и знающие люди, а если реальность не вполне им соответствует, тем хуже для нее. Нечего так торопиться изменять-. ся! Кроме того, обилие впечатлений, обрушившихся на нас за столь короткое время, также могло исказить мое восприятие.

А посему я завершу свои записки труднопереводимой турецкой пословицей, за которую не несут ответственности ни Алиев, ни Газиев, ни даже сам Гуссейнов, автор моего первого учебника:

«Секиз гюн бакмак,

Отуз пон язмак!»,

что в моем, крайне несовершенном переводе значит: «И за восемь дней столько увидишь, что и за тридцать не опишешь».

Текирова — Анталья — Демре-Кале

55