Вокруг света 1996-10, страница 52

лишить еды за какую-нибудь воображаемую или настоящую провинность. Я ни на что не могла полагаться. Пища относится к основным инстинктам человека.

— Это я понял.

— Нет. Ты бы понял, если б поголодал три дня за то, что плохо ублажал хозяина в его постели. Но Трэнт КОРМИЛ меня, кормил РЕГУЛЯРНО — и ничего не просил взамен. Я бы пошла с ним на край света, я была готова на все ради него. Даже после реконструкции я продолжала испытывать к нему те же чувства. Я могла более или менее упорядочить их, но изменить — нет.

Я просила, умоляла, чтобы он взял меня с собой, и в конце концов он был назначен моим опекуном. Я не знаю, как это у него получилось. А&П было только радо спихнуть меня на сторону — таких, как я, были тысячи. Не думаю, чтобы Трэнт так жаждал возиться с ребенком — однако он взял меня.

— Я даже не подозревал, — сказал я, — что кто-то с «Посеребренного Купола» вернулся в общество.

— Почему же? Большинство мужчин вернулись. Женщин — значительно меньше, травмы были слишком глубоки. Смогли выжить только самые жизнерадостные, вроде меня. — Она издала глухой смешок. — Те, кто поддавался воздействию хоркина. Представь, до чего остальные дошли.

Я сжал ее руку:

— Ну, ты не так плоха.

— У меня было все нормально, пока со мной были Трэнт и мой хоркин, — ответила она. — Однако, как бы то ни было, с возрастом я начала понимать, что Трэнт не так уж богоподобен, как я себе воображала. По сути дела, он всего лишь дешевый, мелкий жулик. Постепенно он ввязался во всякие спекуляции. Я видела это — я же не дура. Но чувств своих изменить не могу.

Но теперь думаю, что все-таки смогу. Я смогу полагаться на тебя точно так же, как когда-то полагалась на Трэнта. Я хочу уйти от его образа жизни. Но, честно говоря, — он НИКОГДА не игнорировал меня, никогда не подводил и всегда помнил обо мне, окружал заботой, когда я в ней нуждалась. Что случалось довольно часто. Понимаешь?

Я понимал. Вероятно, больше, чем Джемма. И пока мы жались друг к другу, ожидая спасения, я попытался разложить все по полочкам. Трэнт был ее хозяином, а Джемма была по-прежнему рабыней. Конечно, связь между ними была слабой, еле видной, однако все-таки была. Это его, не меня, она звала на помощь. И ей всегда будет нужен хоркин в качестве психологической поддержки. Неужели и Трэнт Томас всегда ей будет нужен? Могу ли я рисковать, предлагая ей брак? Могу ли я вообще рисковать — кто знает, что случится, если Джемма расстанется с Трэнтом?

Но неужели я оставлю ее в этом кошмарном положении?

Я должен был сделать выбор.

Когда рядом с нами мягко опустился спасательный катер, я все еще пребывал в тумане нерешительности.

Обследовав и обработав мои раны, медики сразу отпустили меня, однако Джемма нуждалась в особом уходе, пока не прибудет новый хоркин. Даже после этого пройдут недели, прежде чем она будет готова вновь выйти в мир. Трэнту, как ее опекуну, было разрешено находиться рядом с ней, но меня на милю к ней не подпускали, опасаясь, что я потревожу ее покой.

Я думал о том, что сейчас делает Трэнт. Что он ей говорит. Отличная возможность затуманить ей разум всякими враками, а я ничего не могу поделать.

Но может, это к лучшему.

Пока я сидел и грыз ногти, пытаясь решить, что же предпринять дальше, Джемма действовала. Пробивалась сквозь нерешительность и любительский самоанализ. Она послала мне записку: «Встретимся у рынка на закате». Плащ и кинжал — всякие конспиративные штучки. Но я разом почувствовал себя лучше. Чего бы там ни наговорил ей Трэнт Томас, это не сработало. И я знал, что действи

тельно, действительно хочу встретиться с ней, чего бы это мне ни стоило. Вопрос с выбором разрешился сам собой.

На закате по Сермюлоту гуляют голубые тени. Рынок уже закрылся, артисты разбрелись по палаткам и тавернам. Ни жонглеров, ни джольветов, ни сладких булочек. Однако она была там, ждала меня в зарослях серого перьевика, который рос вдоль тротуаров.

Первые несколько минут мы ни слова не могли выговорить. И обратились к более примитивным средствам коммуникации.

— Трэнт пытался воспрепятствовать, когда узнал, что я хочу с тобой встретиться, — наконец вымолвила она настолько тихо, что я еле различил ее голос.

— Я догадываюсь.

— Тони, помоги мне! Трэнт изменился! Он стал вести себя грубо, стал ревновать, угнетать меня. Он мне больше не отец, он пугает меня! Я хочу вырваться из его тисков, но не могу! ОН КОРМИЛ МЕНЯ! Я должна повиноваться ему! Я попыталась справиться с собой, но НЕ МОГУ!

— Я помогу тебе, — мягко проговорил я. — Ты пойдешь со мной. Я уберегу тебя от Трэнта.

— И от снов тоже?

— Это возьмет на себя хоркин...

Зашуршала листва. Мы разом повернулись в том направлении.

— Кроншнеп не сможет защитить тебя, — донесся из тени голос Трэнта. — Одного хоркина недостаточно. Я нужен тебе.

Он следил за ней, ну конечно.

— Джемма, не слушай его! Если он скажет еще слово, то я...

Он выступил из кустов.

— То что?

Пистолет в его руке был нацелен прямо мне в живот. Ствол слегка дрожал, но с такого расстояния промахнуться невозможно.

— Только пальцем шевельни, и я тебя прикончу. Джемма будет слушать меня. — В голосе его звучало неестественное спокойствие, как будто он уже сделал свой выбор, все тщательно спланировал и теперь выполнял заранее известный набор действий. — Я надеялся, что до этого не дойдет, Кроншнеп. Я надеялся убедить Джемму держаться от тебя подальше. Так ей было бы легче, мне бы не пришлось разрушать ее иллюзии. Но вы-то лучше всех все знаете, не так ли, мистер Планетарный, черт вас побери, Управляющий! Хочешь узнать, с какой грязью ты связалась, Джемма? — торжествующе осведомился он, и в его голосе появились нотки безумного восторга. — Настоящее имя человека, скрывающегося под псевдонимом Энтони Кроншнеп — Антон Брахфогель!

И та агония, которая, как мне казалось, осталась далеко в прошлом, навалилась на меня с прежней силой.

— У меня тоже есть знакомые в КомКомпЦентре, — фыркнул Трэнт. — Кроме того, я говорю по-немецки, в переводе с которого «Брахфогель» означает Кроншнеп.

— О Боже мой! Это не я! Это был кто-то другой.

Я обращался к Джемме, но не сводил глаз с Трэнта. Он собирался убить меня, это было видно по его лицу. У меня осталось одно оружие — слова, и я надеялся, что он слишком разъярен, чтобы раскусить мой план.

— Просто в твоем теле сидит еще одна личность, — сказал он. — Ты ведь прошел реконструкцию. Новый ум, новые просторы для деятельности, из твоих мозговых клеток начисто выскребли все следы того геноцидного маньяка, каким был Брахфогель. Но, на самом деле, подлинную сущность не уничтожить, Брахфогель. Где-то глубоко внутри ты все равно остаешься прежним. Все еще помнишь, что когда-то натворил.

Как ни странно, я не помнил ничего. Факты были как-то разрозненны, как будто все это происходило с кем-то другим. Но эмоции принадлежали мне, они были подавлены, но не стерты. И я в самом деле был Антоном Брахфогелем. После реконструкции я стал настолько нетерпимо относиться к разорению планет, что мне была одна дорога — в планетарные управляющие. Ученые были так

59 ВОКРУГ СВЕТА