Юный Натуралист 1969-06, страница 38

37

и... начала двоиться, таять, смешиваться с ползущими лохмами.

И я с ужасом понял, что слепну.

Сразу вспомнилось яркое солнце вчерашнего дня, сверкающие снега и запотевшие, брошенные в карман телогрейки темные очки. Вот как!.. Значит, мое легкомыслие не прошло безнаказанно — незащищенные глаза воспалились, их поразила снеговая слепота.

Мне стало страшно. Беспомощное одиночество смертью дохнуло в душу.

«Скорее, как можно скорее надо вернуться к палатке»,— подумал я и, едва различая заносимые поземкой следы, побежал обратно.

Зудели веки, жгло глаза, перехватывало дыхание. Белье мое взмокло, по лицу текли соленые струйки. А я все бежал и бежал, стараясь не сбиться с дороги... Порой вытаскивал компас, мельком взглядывал на него и снова бежал, крепко сжимая ручку геологического молотка... Потом споткнулся и упал. Поднялся — стало тем-но-темно. Попробовал открыть глаза, но резанула такая боль, что я чуть не потерял сознание. Я ослеп.

Еще не совсем понимая, что произошло, в жутком отчаянии рванулся я вперед, налетел на колючий заснеженный кустарник, кое-как выпутался, опять кинулся в бездонную тьму, ударился о мерзлые сучья и тут, словно очнулся, обхватив шершавые ветки, горько зарыдал.

— А-а-ааа!!! — закричал я надрывно, в диком исступлении и, сам не зная почему, повторил: — Ди-на-а! Ди-ии-нааа!..

Ответа не было. Я знал, что кругом на сотни верст, кроме нашей партии, нет в тайге ни души. Да и партия тоже далеко.

Долго-долго, слепой и одинокий, кружил я во тьме, прикладывая ко рту ладони, аукал, кричал, звал на помощь, поворачиваясь в разные стороны, но звуки моего голоса терялись среди вихрей снежной метели.

Я пытался поджечь куст кедрового стланика или развести костер из наломанных на ощупь веток, только у меня ничего не получалось: я не видел, не знал, как защитить огонек от ветра, куда поднести его. И спички гасли одна за другой, пока не кончился весь коробок.

Охрипший, вконец подавленный, сел я под деревцем, сложил на коленях озябшие руки и склонился на них головой. За воротник пробирался холод, морозил сырую от пота одежду, сковывал ледяными обручами уставшее тело. Вскоре стало как-то уютно и — безразлично-

Неожиданно мягкий толчок и горячее дыхание вернули мне память. Я очнулся, открыл глаза и вскрикнул от режущей боли, заслонив ладонями лицо. Руки лизнуло что-то влажное и теплое, ко лбу при

слонилась мокрая шерсть. Окоченевшие мои пальцы нащупали жесткую пуговку влажного носа, пробежали мимо рта по шерсти к ушам. А оно положило голову мне на колени и скулит, скулит, словно и плачет и смеется сквозь слезы. Ошеломленный, не веря тому, что случилось, я онемел от счастья.

— Ах, бедная ты моя собачка, друг мой родненький!.. Как же ты нашла меня, как же ты доползла до меня? — то и дело восклицал я, лаская животное.— Теперь я спасен, спасен!

От восторга я прыгал вокруг Дины, тормошил ее и прихлопывал в ладоши. Придя в себя, я подумал: «А как же мы все-таки доберемся до палатки?»

Но этот вопрос мне показался совсем несложным. И я, все еще радостно волнуясь, выдернул край своей нательной рубахи, оторвал несколько лоскутов и забинтовал собаке лапы; затем, сняв пояс, приладил поводок.

Она лизнула мою руку, тихонько тявкнула и неуверенно поползла. Я двинулся следом за ней, держась за поводок.

Дина часто останавливалась, жалобно повизгивала, словно хотела рассказать мне про свою беду, но все вела и вела меня куда-то вперед, в глухую тьму. Когда же боли ее становились нестерпимы или на лапе разматывалась тряпка, она, пригнув голову, ложилась на живот, виновато скулила и лизала мне руки. Тогда я приседал на корточки, снова гладил ее, поправлял бинты-обмотки, и мы продолжали продвигаться дальше.

Так, с трудом добрались до палатки.

К вечеру следующего дня пришли наши. Егор Семенович строго отчитал меня за мою беспечность, плотно завязал мне глаза черным лоскутом и велел поменьше двигаться.

Товарищи рассказывали, что по дороге на базу за разговором не заметили, когда отстала Дина. Хватились уже утром, только особого значения этому не придали: куда, мол, денется — придет. Собака же, видно, поняла, что до базы ей не дойти, и вернулась к моей палатке.

П. ТАЙГИН