Юный Натуралист 1971-09, страница 52

52

_ног _ рябчики. Подумал: «Раз утки на юг не торопятся — зима запоздает».

Когда парень переступил порог, скрипнув дверью, старик молодо кинулся ему навстречу, а Мироныч юркнул под койку.

— Ну, здравствуй, отец! Ждешь-ожидаешь, говоришь? — и Андриан крепко стиснул его в своих объятиях.

— А что это за котяра у тебя, отец?

— О-о-о, это Мироныч, брат. Не кот, а чудо. Умен, шельма, до невозможности. Все понимает. И если чего не умеет, так это только говорить. А где это он у меня? Мироныч, поди-ка сюда.

Услышав свое имя, кот высунул из-под койки огромную голову, круглую, как шар, и стремительно махнул через форточку во двор.

— Ишь ты, дичится постороннего-то, сердится. Ведь он у меня характерный. Но ничего, попривыкнет. А вообще, — продолжал старик, — биография его такова. Еще в первый год твоей службы выхожу я- как-то поутру с ружьишком — гляжу, Мироныч навстречу бежит, в зубах что-то белое тащит. Ближе — яснее. Ба! Горностай! Я давай отбирать у него. А он урчит — не отдает. Наконец смилостивился, уступил.. Горностай оказался живым. Отдышался, осмотрелся, подсох и хотел утечь, а Мироныч его опять цап. — Сели-верст встал, прошелся по избе, попыхивая трубкой и поскрипывая сапогами. — Дальше? Так с тех пор Мироныч и начал поставлять мне отборных горностаев. А есть он их не ел и даже не давил насмерть. Да что горностаи? Он мне уток таскал, как воробьев! А однажды — это в прошлом году — даже глухаря приволок. И ведь что любопытно: сам, шельма; форточкой пользуется как дверями — откроет себе и закроет за собой. — Он снова подошел к окну, покликал Мироныча и тут же закрыл форточку. — Вот смотри, сейчас явится...

Холодная от инея трава, довольно резкий ветер с севера и, наконец, голод толкали Мироныча в знакомый дом. Но он противился и понуро сидел возле сарая, среди старого хламья. Красное закатное солнце сменилось уже белой луной, набирающей все новую и новую высоту. Именно теперь, вроде чего-то опасаясь, кот осторожно подобрался к дому и еще осторожнее проник в него через форточку.

Все в этом доме находилось в прежнем порядке: печка, стол, две койки, табуретки, стулья, полки с посудой и книгами. Только на одной постели, где ранее постоянно дремал он сам, лежал посторонний человек.

Мироныч запрыгнул на койку хозяина, неслышно прошелся по ее краю, прижимаясь боком к спине своего повелителя и друга, посидел на подушке, даже потер

ся своими рыжими бакенбардами о серую шевелюру того человека, с которым долго жил, не ведая никакого горя.

И все же его тянуло туда, на свое место. И Мироныч махнул, не дотронувшись ни до стола, ни до стульев, в знакомую обитель. Спящий человек даже не шелохнулся, а лишь слегка потер щеку, нечаянно задетую хвостом Мироныча.

Все, что теперь воспринимал Мироныч на этой койке, казалось ему чужим. И он громко, каким-то не своим голосом мяукнул во всю избу.

— Пошел вон, негодяй! — шикнул на него проснувшийся Селиверст. Это было уж слишком. Мироныч не то что выпрыгнул в ту же форточку, а прямо-таки выбросился через нее во двор и ушел в тайгу.

На другой день, когда солнце целиком обозначилось над далеким сизым отрогом, Мироныч услышал знакомые шаги. Он насторожился, подобрав под себя толстые лапы, и увидел своего хозяина, начавшего трудовой день. Разволновавшийся кот силился удержаться, но, не вытерпев, игриво выпрыгнул навстречу, как это случалось еще вчера, позавчера, месяц и год назад. Но тот прошел мимо, даже не нагнувшись над ним и не погладив рукой по гибкой спине. Лишь обронил мимоходом: «А-а-а, это ты...»

Мироныч побыл еще немного на тропе, окончательно ошарашенный холодностью близкого человека, снова зычно мяукнул и скрылся в лесу...

Уже в середине зимы шагал Селиверст на широких лыжах по тайге и вдруг наткнулся на загадочный след: вроде рысь, а вроде не рысь. Пока разгадывал неожиданную загадку, увидел на стволе ели кота.

— Мироныч! — крикнул старик. — Ты что это, шельма, тоской по себе хочешь извести меня на старости лет?

Но Мироныч метнулся выше по стволу и укрылся в ветвях. Селиверст заметил, что красавец его стал короткоухим и короткохвостым — отморозил и уши и хвост. А так во всем остальном выглядел справно, еще здоровее и мордастее.

И только сейчас старик понял, что произошло с Миронычем. Кот просто не мог делить своей любви к хозяину с кем-то другим. Иначе никак побег Мироныча из дому объяснить было нельзя.

А в апреле — в самый разгар весны — старик Шаблыгин сдал все свое хозяйство вместе с избой и прочими постройками и переехал к сыну в райцентр. Но это ничуть не мешало ему в свободное время навещать тайгу, которая по-прежнему манила к себе и давала надежду на новые, пусть даже чисто случайные, свидания с Миронычем.

Е. ГОЛЬСКИЙ