Юный Натуралист 1972-01, страница 16

14

Только что делает там Володя? Он вышел, почти не задержавшись, и теперь слышалось, как он на кого-то кричал: «Стой! Стой же, тебе говорят!» Протяжно всхрапнул олень, потом другой... Я вышел узнать, что же происходит.

Володя стоял, крепко прижимая голову оленя к груди. Олень хотел вырваться, вскрикнул и поволок его в сторону.

— Стой! Еще одну... Тебе же... Ну-у1 Тебе же лучше-

Правой рукой, пальцами, Володя залез оленю прямо в распахнутые ноздри, вытащил оттуда полгорсти льдышек и, бросив их, отпустил оленя. Тот пошел прыжками от юрты, отфыркиваясь протяжно и довольно, а Володя уже держал другого. Этот не сопротивлялся — может, даже понимал, что ему действительно делают лучше: ночью мороз окрепнет, и, если не почистить ноздри, олень будет дышать ртом — почти наверняка простудится.

Мы быстро справились с последним, и Володя гикнул ему вслед, когда тот бегом уходил в лиственницы. Я огляделся.

Снег еще все так же по-дневному белел, но лес на склонах уже начал темнеть и сливаться с небом. Совсем недавно лиственницы стояли по всем склонам: нигде, казалось, их не меньше и не больше было; сейчас же лес сбегал с гор темными ручьями, стекаясь в седловинах. Над нами не было уже светящейся голубизны, но не было еще и звезд — ничего ясного, кроме удивительно четких вершин близких лиственниц.

Мы вернулись в юрту.

Пахло мясом, молоко уже стояло, разлитое в чашки, и, усевшись на шкуры возле огня, мы приступили к тому, что везде называется ужином, просто едой, здесь же, я знал, это будет долгим отдыхом после целого дня и непременной беседой, и

есть надо, не торопясь, долго есть, рассказывая о том, что ты именно вплоть до этого вечера узнал о жизни и что ты успел увидеть в ней. Плохо, если узнал мало, — никто не осудит тебя за это, но все будут огорчены.

— Вкусно... Прямо очень.

Анна опять долила мне молока.

— Вкусней коровьего? — спросил Володя.

— Да.

— А еще какое ты пил?

— Верблюжье пил, кобылье...

— Какое самое вкусное?

— Оленье.

Если бы меня в Каракумах спросили то же самое, я бы сказал — верблюжье. Не думаю, чтобы это было лестью хозяевам. Это было бы тоже правдой.

— Что, если бы я в Москву приехал на оленях?

Володя говорил серьезно, и так же надо было отвечать. Но я не знал, что бы произошло в Москве.

— Там на улицах мало снегу.

— Но ведь есть?

— Есть. Только... А что б было, если ты в Якутск приехал?

— Смотрели бы, — твердо решил Володя.

— В Москве тоже.

Володе только что исполнилось шестнадцать лет, а он уже два года жил в стаде. Это его ездовые олени понимали, как он говорил, два «человечьих слова» — «пошел» и «стой». Мне очень хотелось, чтобы Володя проехал по Москве на оленях. Ей-богу, тогда, в юрте, мне совсем не казалось это странным. А может, так оно и есть? Что тут странного? Едет себе человек на оленях — и все1 Я сидел и видел, как он едет, такой взрослый, совсем невозмутимый...

И тут Анна запела.

Она не подняла голову, как обычно делают певцы, просто так же глядела в огонь и пела, долго и чуть хрипло.

— О чем она? — спросил я.

— Обо всем... Об оленях. Если бы у них было много-много ног, мы бы давно с тобой приехали и сидели в юрте, здесь... А если бы тебя вез ее сын, то ты даже не заметил бы дороги.

Володя остановился. Наверное, больше и не надо было переводить: то, что он сказал, Анна могла петь весь вечер.

В прошлом году она так же жила в стаде, потому что здесь без женщины нельзя, да и она привыкла жить рядом с оленями. Пастухи тогда приехали сменяться, сказали, что сын ее прислал из города письмо: приезжает на несколько дней к ней в гости. Но в тот вечер, когда они