Юный Натуралист 1973-10, страница 13

18

и подтоплены ко дну, подпор плотины упрочен — попробуй пройми их, зима! Любо наблюдать спешку сборов к зиме в угодьях этого сановитого зверя.

Не отстают от зверей птицы. У глухарей, тетеревов и рябчиков на пальцах обнова — роговая бахрома. Поможет им крепче держаться на обледенелых сучках. У одной сороки будто бы забот нет: по-прежнему весела и болтлива. Но и она теперь норовит смекнуть, как зиму перемочь. На всякий случай подалась поближе к жилью. Кричит на задворках села, словно коробком спичек трясет.

Укорачиваются дни, заметно длиннеют ночи. «Осенние ночи до снега темны» ■—наставляет пословица. При снеге, стало быть, и ночи посветлеют. А пока, в листопадную пору, от сумерек до рассвета темным-темно. Глубокая осень на дворе.

В праздничный убор оделись под моим окном рябины. Теперь любой ветер для них словно разбойник. Мнет, срывает осеннюю красу, выкладывая на дорожке сада узорчатую мозаику опавших листьев. Под солнцем рябины горят, как неведомые воздушные шары. Только на беду лопнула, потрескалась их оболочка, обнажив серый каркас. А набегут тучи, стряхнут деревья крупные капли, и тогда по крыше веранды прокатится глухая прерывистая дробь.

Вот и сегодня с утра зарядил дождь. Сначала казалось, надолго. Но бойкий верховик споро разогнал небесную хмарь, заиграло солнце.

Что ж, пора выходить в сад кормить давнишнего друга. Только ступил я на крыльцо, не успел еще хлеб размять как следует, он уж тут как тут. Завертелся, заюлил на дорожке, взъерошенный, сердитый, будто после драки.

«Держи, Кешка!» Я бросил сизарю пригоршню хлебных крошек. Они рассыпались веером, озадачив голубя: с какого края приниматься?

Много раз кормил я этих птиц и всегда поражался их неповоротливости. Пока приглядятся да выберут кусочек получше, юркие воробьи все утащат на ветви деревьев. На Кешкино счастье, этих проныр поблизости не было, и, поразмыслив немного, он принялся за угощение.

Подружился я с Кешкой вот при каких обсто ятел ьств ах.

Несколько лет назад под крышей внутри открытой веранды свили себе гнездо сизари. Мы не обращали на них внимания, пусть себе возятся, да и не очень уж дс саждали они домашним. Заявляли о себе лишь в то время, когда раздавался вдруг вверху дружный писк птенцов. Так все и шло до нынешнего лета.

ДРУГ

В этот год я задержался в городе и приехал на дачу, когда отцветали липы, а на приречном лугу высились первые копны сена. К дому шел задами по жаркой тропе заросшего пустыря. Срывал красные броши репейников, вдыхал горьковато-пряный запах полыни, а в зарослях крапивы так острекался, что невольно прибавил шагу. Руки саднило, хоть беги. Второпях влетел я с черного крыльца на кухню, чтобы смазать волдыри подсолнечным маслом, и остановился в изумлении, позабыв все мимолетные горести.

Бабушка, гремя ухватами, стряпала у печки и с кем-то разговаривала. А вот с кем, я долго не мог понять. Потом уже разглядел на столе у раскрытого окна обыкновенного голубя. Испугавшись меня, он вспорхнул, но полетел не в окно, а в дверь на веранду. Собственно, никакой двери там уже не было — висела лишь, загораживая полпроема, полотняная штора.

Ахая и причитая, бабушка врачевала меня и все вопросы о голубе оставляла без внимания: погоди, мол, не время пока. Это «не время» слишком затянулось. Только после долгих разговоров про городские новости, про внуков и внучат и, конечно, про суету и тесноту электричек наконец-то заговорила она о голубях. Тогда-то я узнал все.

Не помню, кому первом; пришла мысль застеклить веранду и как долго шли споры, украсит ли ее стеклянный наряд дом,