Юный Натуралист 1975-07, страница 5452 Не прошло и минуты, как кто-то доверчиво пощекотал мне пальцы. Еще некто потерся об ногу и ушел. Ванькой звали. Следующего визитера я накрыл ладонью в продолговатой ямке — может, те самые мелиораторы и оставили здесь следы. Все оказалось просто. Карась любит ямки. Мы любим карася. Подходи и накрывай его, сонного, ладонью. Стали накрывать — не то. То есть берешь карася, а удовлетворения никакого. Вот если бы изловчиться, да на ровном месте его, шельмеца. А ну-ка... Раз промазали. Два промазали. На третий Алексей чуть не задушил карася в своих объятиях. Ручищи-то у ботаника дай бог! Это очень походило на игру в жмурки. Бредешь по непроглядно рыжей воде с руками, наэлектризованными ожиданием. Вот-вот наткнешься на скользкую чешую. Но, как ни ждешь, пальцы срабатывают не сразу. Так же, как и плавники у карася. Успел — твоя рыба. Промедлил чуть больше — юркнула, и след простыл. Чья реакция быстрее, тот и в радости. Все на равных, все без обмана, как десять тысяч лет назад. Проигравший либо громко высказывается по поводу промаха, либо кувырком летит в траву. За полтора часа состязаний участники одной из сторон составили уху и жареху. Не считая карася, которого, пользуясь суматохой, утащила в когтях нечистая на лапу скопа. Мы ее великодушно простили. Мне помнится, как сейчас, неоглядная приамурская степь, исходящая запахами цветущей валерианы, ленивые излучины реки с метелками дикого риса на мелководье, мгновенное оцепенение, рывок — и взорванная криками тишина. Ю. Леонов ШЕЛ Я ЗА СИЛ СИЛЫЧЕМЗа спиной у меня уходило к небу сумрачное густолесье; спереди была зеленая лужайка, где мог свободно укрыться заяц, а за ней каменная пойма. Речка же с местным названием Кривуля билась под тем краем ущелья, залитым оранжевым светом. Я сидел в тени дерева, отделывал ножом самшитовый посох — тяжеловатый, но надежный, можно сказать, вечный. Вот донеслось басовитое урчание. Глянул на полянку — медведище! Огромный, вроде быка. Жует стебель конского щавеля и спокойно посматривает на меня. Волнение вспыхнуло и тут же прошло Откуда такой смельчак? — Ну что уставился? — погрозил ему палкой. — Пошел прочь! Даже не шелохнулся. Продолжал изучать меня глазами-черешенками, будто я вовсе не «царь природы», а так, мелюзга. И подумалось: «А. не Сил Силыч ли это?» Когда-то наш сельчанин Лука Хорошев принес из леса медвежонка и вырастил из него вот такого верзилу. Многому обучил его и дал почему-то такое имя. Года два тому назад, наверное чем-то обиженный, медведь ушел и не вернулся. Он ли? Поднялся. Спросил шутливо: — Эй, парень, ты случаем не Сил Силыч! Сделал ко мне пару шагов. Всмотрелся. Потом повернулся и отошел. Но мне и не надо было иных доказательств. Не удрал — значит, он. Как вымахал-то! Таких я еще не встречал в лесу. Перекусив травами, он собирался уходить. Но в это время из чащи вдруг вывалился медвежонок. Резвый, пушистый, месяцев шести. Что? Этот великан не Сил Силыч, а какая-то медведица? Малыш бросился к медведю, но он так сердито заворчал, что медвежонок прижался к траве и трусливо заскулил. Нет, так матери не поступают — он, Силыч. Медведь пошел вверх по ущелью. Малыш встал и с тихим стоном посмотрел ему вслед. Наверное, он недавно потерял мать и не знал, как можно жить без взрослых. Неожиданно Силыч остановился у густого ивняка и ободряюще посмотрел на малыша, и тот прыжками бросился к нему. Все это так заинтересовало меня, что я решил непременно узнать, что будет дальше, куда ведут их лесные просторы. Было прозрачное утро середины лета. С туманно-сизых перевалов тянула бодрящая свежесть. Звуков немного, но, казалось, все говорило, заставляя человека молчать. На откосах из зарослей шелковисто высвечивались камни, а вода на перекатах, подкрашенная солнцем, казалась разливом ртути. Малыш, видимо, опасался и меня, и своего покровителя: шел поодаль от него и тревожно оглядывался на меня, хотя я держался от них метрах в пятидесяти. Ущелье суживалось. Кривуля порожи-лась, становилась ворчливей, точно злилась на тесноту. Под одной из скал, где отделившийся от речки ручей образовал глубокую заводенку, Сил Силыч постоял, точно подумал о чем-то, и плюхнулся в воду, высоко подняв рассыпчатые брызги. Я выбрался на взгорок, направил туда бинокль. Медведь вынырнул с форелью в зубах. Вышел на берег, бросил рыбину на гальку, отряхнулся и пошел дальше. Это, оказывается, было сделано для малы |