Юный Натуралист 1979-06, страница 45

43

БЕЛАЯ НОЧЬ НА

ЖУРАВЛИНОМ

БОЛОТЕ

Как ни тянулась холодная весна, все заметнее сквозь лиловый ее цвет проступало веселое лето.

С лохматых туч летели на землю град и снег, но привычная к холоду тайга звенела птичьими песнями. А под пологами черных елей цвели, сменяя друг друга, разные травы.

Солнце кружило над головой, изредка касаясь еловых верхушек, и тогда таинственным, сумеречным, но все же не темным становился окружающий мир. Эта ненастоящая ночь не звала на отдых, хотелось двигаться, идти, вдыхая чистые лесные запахи. Спали мы часа по четыре, так захватывал и подчинял ритм просыпающейся тайги.

Я должен был встретиться со своим спутником — орнитологом Димой в избушке на берегу безымянной реки. Там мы не боялись разминуться — просеки сходились у избушки прямым углом, упиравшимся вершиной в речную излучину. Звериные тропки, путавшие и петлявшие до тех пор, собрались наконец ясной тропой и повели в нужном направлении. Я шел, разглядывая следы прежних путников.

Над головой у меня вились и звенели крупные комары. Когда я прибавлял шагу, комары сердились и догоняли меня, вытягиваясь дымным облаком. Если же останавливался, комары замолкали и, успокоившись, ощупывали мою штормовку тонкими проволочными хоботками. Тропа, как бы споткнувшись, разбилась вдруг на слякотные следочки, так что непонятно было, то ли свернула она в сторону, то ли закончилась здесь навсегда.

Я раздвинул хвою, тихо, как занавес. За нею открылась медленная речка. Это была одна из тех безымянных речек, что виднеются в тайге с самолета тусклыми загогулинами. Вблизи вода ее, красная, как цейлонский чай, текла в окружении высоченного ельника, сизого и туманного.

Над черными омуточками билась тонкая пена, дрожала рябь и висели купальницы, крупные, как золотые бубенцы. Прищурившись, можно было разглядеть еще камешки крошечных отмелей и лохматые водоросли.

Между ними вились какие-то темные тени. То свиваясь в продолговатые пряди, то распадаясь, они двигались безостановочно, и были в этом движении скрытая ярость, непонятная злость.

Выбрав прядь погуще, я швырнул ее на бе

рег вместе с пригоршней ледяной воды. Клубок рассыпался в воздухе на несколько змееобразных рыб. Будучи схваченными, они, коротко всхлипнув, присосались к руке плоскими холодными ртами. Я с отвращением оторвал их, и они поползли, извиваясь, к воде — странные рыбы, похожие на змей и пиявок одновременно.

Шел нерест ручьевой миноги, я видел впервые этих жутковатых рыб. Просеки сошлись под углом, и, сверившись с картой, я оглядел противоположный берег. Он был пуст — избушка будто просыпалась сквозь песок. Прошел вперед и вернулся, ничего не видно и ничего не слышно, только птица-чечевица вкрадчиво спрашивает: «Витю видел? Витю видел?» — и хихикает втихомолку.

Перебравшись через речку, я поднялся на бугор, да так и застыл там в изумлении.

На голом темени бугра виднелись обугленные венцы бревен, вросшие в оранжевый песок, сверху их присыпали звонкие угольки. Раскорячилась в стороне ржавая печка, а какие-то склянки сплавились в причудливый ком. Не в силах объяснить происшедшее, я метался по пепелищу, пока не наткнулся на записку, придавленную ржавым гвоздем. На розовой бересте было нацарапано: «Жив и здоров, жду тебя на Журавлином болоте. Дима».

Раскинувшееся полумесяцем в полкарты, Журавлиное болото со следующей промысловой избушкой было неподалеку.

Не знаю, почему оно так называлось, вроде бы никто не встречал там журавлей. Но есть же на Черном море остров Бере-зань, где не то что березы, а даже березового веника не сыщешь.

Раздумывая об этом, я побрел по тропе, разгоняя комаров пихтовой веточкой. Усталый, я думал лишь о том, чтобы не попасть ногой в гнилую бочажину, и смотрел только под ноги, когда же наконец поднял глаза, болото распахнулось как крылья огромной птицы.

Небо, видимое перед тем тусклыми клочьями, оказалось голубым и просторным. Ветер гнал по нему паруса облаков. Я стоял на грани совсем другого мира — цветного и мокрого, и туманного, мягко уходящего к далекому горизонту. Белые комочки осоки-пушицы шевелил ветер, и светлые эти волны чередовались с ритмом, похожим на дыхание. Зыбкая болотная твердь расползлась под ногой, но следующий шаг дался легче. Временами выручали