Юный Натуралист 1983-07, страница 48

47

Вырыл под ней яму на свой вкус. Утром фермер заметил, что лисенок сломал лапу. Как это он умудрился, никто не мог сказать наверняка. Наверно, запутался в цепи. Хоть Рыжехвостый и стал совсем ручным, он никому не позволял приближаться к нему и трогать сломанную лапу. После многих тщетных попыток словить его и наложить повязку или шину Рыжехвостый так рассвирепел, что фермер решил: хочешь не хочешь, а придется его пристрелить.

На следующее утро фермер принес лисенку миску молока. Рыжехвостый лежал возле норки и, к удивлению фермера, даже не пошевелился. Однако, когда хозяин поставил миску поближе к норе, где Рыжехвостый мог до нее дотянуться не двигаясь, он с удовольствием вылакал все молоко. Присмотревшись внимательнее, фермер понял, что инстинкт научил малыша, как соорудить гипсовый корсет для сломанной лапы. Он лежал, зарыв ее в плотно утрамбованную землю. Пока он не двигался, лапа находилась в полном покое. Так он пролежал много дней, с удовольствием ел и пил, если миску подносили близко и он мог дотянуться до нее, не потревожив больную лапу. Выманить его из «больницы» было невозможно.

Наконец он стал, прихрамывая, передвигаться, сломанная лапа зажила. К Рыжехвос-тому вернулась прежняя веселость.

В 1888 году в Спрингфильде я имел возможность на собственном опыте убедиться, как игривы и ловки лисицы.

Я бродил с гончей по лесу, не охотясь, а лишь наблюдая природу, и что ни вечер, лис, живший по соседству, загонял мою собаку до изнеможения. Поначалу мне казалось, что в этом нет ничего особенного, но потом я убедился, что лис сам выходил нам навстречу, если мы шли слишком медленно или задерживались.

Несколько раз игра происходила днем, и я с удовольствием наблюдал, как он оставлял моего пса в дураках, когда хотел от него избавиться. Рейнеке-лис бежал вдоль крутого песчаного обрыва у реки. На сухом песке и без того трудно уловить запах, а тут еще песок засыпал следы, и запах пропадал вовсе. Во всяком случае, собака именно здесь теряла след.

Однажды я спрятался футах в пятнадцати от старого лиса. Он сидел в укрытии и наблюдал, как суетится гончая, тщетно пытаясь взять след на берегу. Лис улыбался до ушей. Мало сказать, улыбался, он смеялся,— часто и тяжело дыша, издавал громкий пыхтящий звук. Так, наверное, смеются лисицы. Ему очень хотелось посмотреть, что же вышло из его хитрой уловки, и он несколько раз привставал на задние лапы. После этого я никогда больше не сомневался, что лисицам свойственно чувство юмора.

Перевод с английского Л. Бендеман