Юный Натуралист 1990-11, страница 46

44

жестких, без снега, морозов, от которых каменеет земля, роняют последние листья деревья и иссохшие травы делаются ломкими,— вдруг, за ночь одну, погода меняется. В тишине, в сокровенности ночной падает обильный, волглый, липкий снежок. Утром раздвинешь занавески на окнах — бело, ново, чисто. Кажется, все там, за стеклами,— и кургузые, подрезанные тополя, и штакетник палисада, и крыши — аккуратно обложено свежей, теплой, новогодней ватой, точно в фабричном клубе, где вот-вот начнутся детские хороводы у елки и все уже готово к ним.

Это желанное в конце ледяной осени праздничное ощущение нежданного тепла не покидает тебя и за порогом дома. Напротив, подтверждается. Запускаешь руку в пухлую перинку, расстеленную по скамейке, мохнатую, словно шубка из песца,— и снег в твоей ладони легко склеивается, сжимается в бугристый, крепенький комок. Комок сам прохладный, мокрый, а ладонь от него вся наливается густым, здоровым теплом, и то же самое, что с твоей ладонью, происходит с ветками деревьев. Они как будто тоже теплеют от этого удивительного снега, и снег, облепивший их, подтаивает, отпадает с глухим мягким шорохом, а то и скользит по ветке до основания ее, как пышное жабо, и там уж, у основания, легко разваливается надвое.

Встречается знакомый учитель, идет со стороны реки.

— Вы на Волге еще не были, нет? Сходите, там обстановку снимают, это интересно посмотреть...

Иду обычной дорогой, через парк. В парке бело, тихо, безлюдно, сказочно, чудится — все тут может быть в эту пору, и Снегурочка, серебристо посмеиваясь, сияя чистыми глазами, вот-вот выйдет навстречу из толпы белых деревьев. Лишь иногда не нарушают — углубляют эту тишину, эту сказку звуки, похожие на долгие, сонные вздохи. Это там и тут все опадают с деревьев на снег влажные подтаявшие комки. На карусели, под круглой, опушенной снегом крышей, стынут в волшебной неподвижности толстые слоны, коричневые верблюды, лошадки в яблоках...

Что-то долго не видна Волга, а должна бы уже просвечивать сквозь лиственницы, тополя и березы. Да полно, что я, давно уж видна, просто она такая же празд

нично, обновленно белая, как парк, город и земля вокруг. Это ночной, пробный еще снег слил ее с берегами, скрыл серый, бугристый, еще непрочный лед на ней.

А вот и то, о чем говорил мне знакомый учитель,— последние работы на Волге, последние, предзимние хлопоты. Возле песчаного мыса странно большая, громоздкая на темной, освобожденной ото льда воде стоит боком к берегу баржа. На ее палубе в три ряда тесно лежат красные и темные бакены, длинные, неузнаваемые, похожие на мухоморы оттого, что на их мокрые бока сгусточками налип снег. Возле баржи приткнулся речной катер, и людей и на нем, и на ней не видно. От судов недалеко от берега тянется на тот край города, к причалу, темный, узкий, подернутый парком коридор, и по этому коридору спешит к барже второй катер. Он бежит и тащит за собой по воде, как большого красного ферзя, еще один бакен. Прихваченный тросом за горловину, бакен плашмя идет, зарывается головой в густую, темную, взбугрившуюся волнами воду и подскакивает слегка. И опять людей не видно, так что возникает почти уверенное, удивленное впечатление самостоятельности действий этих катеров и приземистой широкой баржи.

А. МАЛЫШЕВ,

г. Иваново

ГРАЧИНАЯ БАНЯ

Поздняя осень. Туманное утро. Непроглядная серо-пепельная мгла затмила небо, наглухо, словно мокрой ватой, окутала окрестные поля, луга, перелески. Все вокруг, от могучего дерева до поблекшей былинки, истекает холодной влагой, как во время дождя.

Околица села. Древняя сосновая роща. Но теперь, в гуще нахлынувшего тумана, не видно ни янтарно смолистых стволов сосен-великанов, ни их дремучих шапок с рогами усохших сучьев на самых вершинах. Только доносится оттуда спокойный гомон черных, как головешки, грачей. Мокредь. Пасмурье. Видимо, отдыхают птицы? Нет! Купаются?! Да, да! Грачи, как известно, не предпочитают купание в воде, подобно другим пернатым, зато страсть любят побарахтаться в густом тумане.