Костёр 1960-07, страница 28

Но даже и после уроков Глебу не удалось сразу уйти домой.

У Вари снова была репетиция. Глеб хотел уйти один, но Варя сказала, что тогда она тоже бросит все и тоже уйдет.

На Глеба напустились мальчишки и девчонки из балетного кружка, и он сдался. Пошел в зал, сел в уголке и стал смотреть, как танцует Варя.

Варя знала, что Глеб смотрит, и старалась изо всех сил. Она была в коротенькой, как заячий хвост, юбочке из марли и в туфельках с прямым твердым носком.

Глебу не понравились ни эта юбочка, ни эти танцы. Настоящие балерины вон как танцуют, а Варя не танцевала, а просто-напросто прыгала по сцене, как заяц или коза.

Из-за этих козлиных скачков Глеб и Варя чуть не опоздали на открытие станции. Когда они прибежали сломя голову домой, возле станции уже толпился народ.

Строители пришли прямо с работы. В телогрейках, коротеньких полушубках, в растоптанных валенках. Они вполголоса говорили о своих делах и поглядывали на новую таежную станцию. Над толпой покачиваясь плыли легкие, синие дымки от папирос.

Станция сегодня была какая-то вся праздничная— светлая, пахнущая смоляным тесом и еще не везде просохшей краской.

Глеб пробрался поближе и увидел самое главное и неожиданное...

Над входом, чуть-чуть повыше круглых электрических часов, висел большой портрет. Молоденький паренек с комсомольским значком на гимнастерке смотрел на Глеба строгим, изучающим и в то же время добрым взглядом.

— Ну что ж, Глеб, — говорил этот взгляд, — здравствуй, я рад, что познакомился с тобой...

Так вот, оказывается, какую картину рисовали тайком от всех на станции!

— Тише,¹ товарищи, тише! — услышал Глеб голос Георгия Лукича.

Георгий Лукич подошел к главному входу станции, взмахнул над головой какой-то бумажкой.

— Товарищи, мы получили телеграмму... Нашей таежной станции по просьбе лесорубов присвоено имя отважного геолога Ивана Демина!..

Георгий Лукич хотел продолжать, но тут все зашумели, захлопали в ладоши. Сильнее всех хлопали Глеб и Варя.

Рядом с Глебом, с ребенком на руках, стояла Варина мать. Она смотрела на портрет Демина и вытирала платочком заплаканные глаза.

Глебу хотелось сказать ей что-нибудь хорошее, но он не находил слов, чтобы выразить те чувства, которые теснились сейчас у него в душе.

Ярко светило над тайгой зимнее солнце. Возле Трех Монахов раскатисто и звонко, будто праздничные салюты, бухали взрывы.

Глава семнадцатая

Ночью раздался стук в дверь.

— Кто такой? — спросил Лука, нащупывая в темноте выключатель.

— Я, открой...

В вагон, осыпанный с ног до головы снегом, вошел Георгий Лукич.

Снял с бровей сосульки, посмотрел на Сережу Ежикова и сказал:

— Ну и намело, Лука. Путеукладчик стоит, дороги забросало. Прямо не дай бог... Папиросы у тебя есть?

Георгий Лукич езял у Луки папиросу, закурил и снова посмотрел на Сережу.

Услышав разговор, проснулся Сережа. Открыл сначала лезый, потом правый глаз и шумно зевнул.

— Ну и спать охота, просто как из пушки,— сказал он, сбрасывая одеяло. — Снова машины разгружать?

Сережа уже привык к ночным побудкам. Недавно в речку свалился с откоса бульдозер, а вчера и позавчера десятиклассники разгружали машины и прятали бумажные мешки с цементом, чтобы они не расквасились за ночь от снега.

Узнав, в чем дело, Сережа надел свой синий с «молнией» посередине комбинезон и начал не торопясь, по-хозяйски, наматывать на ноги портянки.

Глеб знал, что Лука все равно никуда его не пустит, и поэтому даже не встал с кровати. Лука и Георгий Лукич подождали, пока Сережа оденется, и ушли.

Глеб бросил в печь несколько поленьев и снова полез в постель.

Утром буран утих.

Глеб позавтракал на скорую руку и вышел на крыльцо.

Снегу за ночь намело до самых дверей. Пушистые сугробы накрыли и высокую поленницу дров, и бочки с бензином, и черный замасленный трактор возле «конторы». Вокруг— ни звука, ни шороха. Наверное, все отправились в Ушканью падь, где работали теперь путеукладчик и бульдозеры.

Глеб подумал, что просеку сегодня рубить не будут. Какая тут просека — вон сколько