Костёр 1960-07, страница 56

ное, красно-золотое, проглядывает сквозь стволы сосен. Ветер стихает, а тени делаются такими длинными — нельзя и поверить что это твоя тень. Все вокруг становится оранжевым, а стекла веранды горят таким ярким пламенем, что кажется, за ними пожар. И совсем не верится, что уже настало десять часов. Но тут-то и требуют чтобы ты ложился спать. К этому времени мама и бабушка Люсика откричали свое и Люсик тоже утих. Приходит время ложиться и нам, а тут только бы и почитать! Ночи светлые, можно и не зажигать электричества

Валенка вдруг становится таким тихим, будто его вовсе тут нет. Возьмет книгу, уткнется в нее и усядется где-нибудь в уголке веранды. Но маму не проведешь.

— Валенчик, спать, — говорит она.

— Ну, чуточку, почитать, мамик... — жалобно упрашивает Валенка.

— Пора, — требует мама. — Читать надо было раньше.

Валенка вздыхает и идет к своей постели. Но он только хитрит, прячет книгу под подушку, и потом даже пытается читать под простыней. Но все его хитрости давно известны. Мама подходит к кровати и^от-бирает у него книжку.

— Все ясно, прекратите ваши фокусы, дорогой товарищ, — говорит она.

Делать нечего. Валенка опять вздыхает и, натянув простыню до глаз, отворачивается к стене.

С чего все началось

Мы уже давным давно жили на даче и очень к ней привыкли: казалось, и не было никакой Петроградской стороны и нашего темного двора-колодца. Бум чувствовал себя прекрасно. К вечеру он так уставал от всех своих дневных дел, что, вытянув ноги и высунув язык, как убитый, валился на пол веранды и даже не стучал хвостом, когда я проходила мимо. Курнава тоже была довольна дачей. Словно в африканских джунглях, она лазила по деревьям и гонялась за птицами. Что касается нас с Валенкой, так тут и спрашивать нечего... В общем, всем очень даже хорошо жилось.

А потом все вдруг переменилось.

Однажды вечером почтальон на велосипеде привез телеграмму. Мама раскрыла ее, прочитала и говорит:

— Это от папы. Мне нужно срочно ехать в город. Меня вызывают в комитет женщин.

Дело все в том, что, хотя наша мама, с тех пор как появились мы с Валенкой, домохозяйка, но она была на войне, а теперь общественница и состоит в комитете борьбы за мир во всем мире. Маме часто присылают письма от других матерей из разных стран. Это очень на руку Валенке. Как придет какое-нибудь письмо, он сейчас же выклянчит у мамы конверт и сдирает с него марку. Всякими марками у него заклеена целая тетрадь. Есть даже одна африканская, и он ею так хвастает, что можно подумать — сам за ней в Африку ездил. Но мама хоть и называется общественницей, а на самом деле самая обыкновенная мама и ничем таким от других мам не отличается.

— Не знаю, что и делать,— говорит мама, — как вас одних оставить?

Я, конечно, молчу, потому что не люблю, когда мама уезжает, а Валенка, как всегда:

— Чего такого сверхъестественного? Если ненадолго — поезжай!

С вечера мама сварила суп, сделала котлеты и еще приготовила компот и рисовый пудинг. Бабу Нику попросила приглядеть за нами и, когда придет время, разогреть нам еду.

И вот мы, впервые в жизни, остались одни.

Валенка очень обрадовался такой свободе и сразу же заявил, что у него сегодня будет выходной от молока и чтобы я не воображала — он все равно слушаться меня не собирается.

Обедали мы в этот день, конечно, совсем не вовремя, потому что не хотелось уходить, пока не позовут обедать всех других ребят, а их звали в разное время. Позовут Борьку и Танечку, — Нолька и Чики останутся. Потом Чиков зовут, а Танечка уже вернется. Наконец пришла баба Ника и сказала, чтобы мы немедленно шли обедать или она расскажет маме, что мы за дети.

После обеда осталась грязная посуда. Я говорю Валенке:

— Давай вместе вымоем.

А он отвечает:

— Давай, лучше ты! Я не умею. Еще разобью.

И убежал, а я осталась. Мне стало обидно. Почему это пачкали вместе, а мыть я одна должна?! Но потом подумала: «Ладно уж, вымою, но попозже». Собрала все грязные тарелки, блюдечки и ложки, сложила их на кухонный стол и ушла играть с девочками.

Вечером, когда всех уже зазвали ужинать, мы с Валенкой вернулись и видим — наша посуда в кухне на столе прикрыта газетой. Подняла я газету, а посуда, как в сказке, по щучьему велению, вся вымыта и сухонько вытертая лежит.

— Здорово! — удивился Валенка. — Это ты, да?

Мне стало стыдно.

— Нет,— говорю, — это, кажется, баба Ника.

— Вот хорошо!

— Что же тут хорошего, когда чужая бабушка наши тарелки моет?

— А может, она их любит мыть?

— Ты думаешь?

Вечером явилась сама баба Ника и сказала, чтобы мы ложились спать, раз нашей мамы до сих пор нет. Баба Ника стояла до тех пор, пока мы не выпили по кружке молока и не стали раздеваться. Тогда она повернула выключатель, велела нам запереться и ушла. Валенка задвинул засов — ив постель.

Ну вот. Мы улеглись и читаем. Я свою книгу, Валенка— свою, конечно, про шпионов. Но долго нам читать не пришлось. Валенка так торопился узнать, скоро ли поймают диверсанта, что только и листал одну за другой страницы. Потом крикнул:

— Ага, попался, лазутчик!

54