Костёр 1960-07, страница 53

— Не сяду, не сяду... — повторял Валенка, показывая мне язык. Но я то знала, что он сейчас во всю разревется.

Тогда в дело вмешалась наша мама.

— Если Шурик согласится,— сказала она, — то можно купить и «Орленка». Но Валенка должен обещать, что на будущий год станет лучше учиться.

Мама посмотрела на меня, как бы спрашивая, что я скажу. Но что мне было делать с этим упрямым спорщиком?! И мама меня поняла.

— Ну, так обещаешь? — спросила она.

— Ну, — буркнул Валенка, что должно было означать: «да», и 1ак кивнул головой, что можно было подумать — теперь запоет лучше всех в классе.

На другой день после покупки «Орленка», велосипед вместе со всеми другими вещами, которые были нужны на даче, погрузили на грузо-такси. Знаете, такое, с шахматными клеточками на дверцах? Бума я взяла на поводок, а Курнаву посадили в корзину, из которой ей ничего не было видно.

Конечно, и я и Валенка ехали в кузове. Какой нам интерес сидеть в кабине? То ли дело сверху. Смотри вокруг сколько хочешь. И кого мы обгоняем, видим, и кто впереди, и по сторонам, и кто сзади тащится...

Папа тоже был с нами в кузове. Он сидел верхом на стуле. Когда машину подкидывало на булыжной мостовой, — подпрыгивал и папа на стуле, и казалось, он едет не на машине, а скачет в своем плаще и шляпе верхом на коне. Бум высовывал мохнатую голову над кабиной и лаял на всё, что попадалось навстречу. В корзине жалобно попискивала Курнава. Наверно, она спрашивала, долго ли ее еще там будут держать.

Кубик № 5 и баба Ника

Наша дача называется «стандартным домиком». Таких домиков в Сосновой роще несколько штук. Все они одинаковые и все похожи на большие кубики, разбросанные по лужайкам. В свое время кубики, наверное, забыли покрасить, а на стенах масляной краской нарисовали такие огромные номера, что их можно рассмотреть с самолета.

Домик-кубик № 5, который стоит недалеко oi зебора—наш. У нас комната и веранда, и кухонька величиной с трамвайную площадку. Это половина домика, а другую половину занимает папин знакомый Борис Борисович, который с ним вместе служит в институте. Но Борис Борисович приезжает на дачу только по воскресеньям, да и то редко, а на той половине домика живет бабушка Вероника Аристарховна с маленькой внучкой Маргариткой. Маргаритка называет свою бабушку баба Ника, и мы все ее тоже так называем, потому что уж очень долго говорить: «Ве-ро-ни-ка А-рис-тар-хов-на».

И чего только не возит с собой на дачу баба Ника! Тут и ванночка, и таз, чтобы купать Маргаритку, и ковшик, чтобы ее обливать, и термометр в деревяшке, чтобы ее не простудить. Не забудет баба Ника и уличного термометра. А всяких разных кастрюль, сковородок, плошек, мисок, горшков — не сосчитать. Есть и бочонок, чтобы насолить грибов, если выпадет грибное лето, и тазик, и банки для варенья, если будут дешевые ягоды. Потом еще, наверное, сто штук толстеньких, как поросята, мешочков, на которых чернильным карандашом написано: «Рис», «Манка», «Толокно», «Греча». Везет баба Ника с собой и швейную машину, и разные метлы, швабры, обметалки. Не забудет прихватить из города и штук пять лампочек, — вдруг перегорят. Есть и керосиновая лампа, — если

потухнет электричество, и целая пачка длиннющих свечей, на случай, если сломается лампа...

Нам папа говорит, будто шестеро отважных мореплавателей на «Кон-Тики» только потому и не взяли ее с собой, что не знали о том, что в Ленинграде живет такая бабка Ника, — иначе обязательно бы назначили своим завхозом.

Так или иначе —мы живем на даче

Как говорит папа, когда мы уже расположимся в своей половине и напьемся чаю. Утром — мы еще не успеваем проснуться — он уезжает, а мы с мамой остаемся на все лето.

Ребята все старые знакомые. Во-первых, Борька Скутальковский, которому в этом году исполнилось 13 лет. Он очень вытянулся, и поэтому заважничал, заявил, что, креме волейбола и пинг-понга, ни во что играть не станет. Во-вторы*. моя лучшая летняя подружка Танечка Чашкина. В-третьих, Нолька. Он крикун, задира и главный Валенкин компаньон во всех штуках и выдумках. В-четвертых, еще две сестренки — Лина и Зина Чики. Я уж не знаю, откуда у них взялась такая маленькая фамилия, но так и есть. Чик — и все.

А по соседству, в новом желтом доме, который еще попахивал лесом, поселился Люсик с мамой и бабушкой. Так звали мальчика с толстыми прямыми ногами и головой, как розовый шарик, на котором нарисовали глаза и губки. Ходил Люсик очень медленно и ни на кого никакого внимания не обращал. Правда, Люсику и обращать внимание на что-нибудь было некогда, потому что его мама и бабушка целый день не спускали с Люсика глаз и беспрерывно о нем заботились.

Начиналось с утра. Мама толстяка выходила во двор и почему-то оттуда его будила.

— Люсик, вставай! — кричала она. — Лю-синь-ка-а, вставай, детка!

Из дома никто не откликался.

— Лю-у-сик, встава-а-й. Знаешь, сколько времени?

Но Люсика, видно, не интересовало время. Тут на

помощь маме являлась бабушка — старушка в очках, которая всегда что-нибудь терла или молола. Бабушка сходила со ступенек веранды и тоже подавала свой голос:

— Лю-си-ик, мама говорит, чтобы ты вставал. Ты слышишь, Люся?

Люсик по-прежнему и слышать ничего не хотел, и тогда мама и бабушка начинали петь двумя голосами:

— Вставай, Лю-у-ся-а, — тянула одна.

— Люси-и-к, мама велит вставать,—объясняла-Другая.

— Пора уже, Люси-и-к!

— Ты слышишь, пора, Люсинь-ка-а?

Наконец во дворе появлялся заспанный Люся с полосатой простыней на плече. Медленно, как только мог, он приближался к умывальнику и потом долго стоял возле него, почесываясь.

— Люсик, ты моешься? — кричала из дома мама.

— Люсинька, мама ждет, — мойся скорее! — помогала ей бабушка.

После завтрака Люсик забирался в глубину дачного двора за сарай и, встав на свои круглые колени, пускал по луже голубую пластмассовую лодочку. При этом он так сильно дул на воду, что было страшно, как бы Люсик не лопнул. Но долго ему сидеть у лужи не давали. Скоро на ступеньках опять появлялась его мама.

— Люсик, я готова. Идем гулять, — звала она.— Люси-и-к, ты слышишь?

7*

51