Костёр 1967-02, страница 55

ках», —сказал Николай Петрович. Я не мог больше держать себя в руках и вышел на кухню.

Ведро стояло у окна, и я сразу увидел на подоконнике эти селедки: целая, от другой чуть больше половины и отдельно — хвостик.

— Да-да, Николаю Петровичу тогда выдали на работе, — скажет тетя Соня. — Это был такой праздник!

Если я съем хвостик, подумал я, сразу заметят. Надо найти нож. Я обернулся и увидел кухонный нож. Он лежал на столе рядом. Я прислушался и осторожно отрезал кусочек селедки. Я съел его так быстро, что даже не разобрал вкуса. И тут же вернулся в комнату. «Как ты долго ходил», — сказала мама. Она рассказывала, как делать лепешки из липового цвета.

— Помню, помню, — скажет тетя Соня, — лепешки из липового цвета...

«Это прекрасные лепешки, — говорила мама, — съешь три штуки и чувствуешь, что поел. Жарить можно на олифе...»

Лепешки, подумал я тогда, сколько их ни ешь — не наешься. Вот селедка... И я снова стал ерзать на стуле, теперь уже нарочно. Я делал гримасы, чтоб заметили и пожалели. «Потерпи, — сказала мама, — сейчас мы пойдем, нельзя же гак, у них пятый этаж...» «Вы позволяете ему слишком много пить, — сказал Николай Петрович. — Это вредно. И, наверно, горчицы много потребляете — видите, как вы опухли. Я держусь только самодисциплиной». «Я отдаю Николаю Петровичу половину своего пайка», — сказала ты. «Правильно, — сказал Николай Петрович, — в этих условиях мужчине требуется вдвое больше калорий и витаминов. Будет хуже, если я свалюсь».

Я продолжал ерзать на стуле до тех пор, пока ты не сказала: «Иди же скорей на кухню, на тебя больно смотреть...»

Сколько можно еще отрезать, чтоб не заметили? Совсем немного. Я съел этот ломтик и мне захотелось еще. Я нацелился на хвостик, и тут мне показалось: кто-то идет. Будь что будет, решил я и сунул хвостик в карман пальто. Я съел его потом, дома.

— Как рано умер Миша, — скажет тетя Соня, — разве он мог подумать...

Миша — это мой отец, родной брат тети Сони.

Тут самое время развязать мешок и вывалить на пол все мое богатство.

— Что это? — всплеснет руками тетя Соня.— Откуда это? Просто чудо!

...Тетя Соня открывает не сразу. Она долго возится с задвижкой, ключом, гремит цепочкой.

— Это ты, — говорит она спокойно, будто заранее знала, чго я приду сегодня. — Заходи, я закрою дверь. Дети спят, пойдем на кухню...

Нет, только не на кухню.

— Я на минутку, тетя Соня, на одну минутку... Вот привез...

Я стаскиваю с плеч мешок, он не снимается, я тороплюсь. Проклятые лямки, зацепились! Хоть бы накричала она, что ли.

Наконец, мешок у меня в руках. Теперь — развязать тесемку.

— Ты загорел, вытянулся, — говорит тетя Соня. — Как вас кормят?

— Прекрасно, — говорю я, — замечательно кормят, мне хватает, очень хватает, вот я привез тебе немножко...

Тетя Соня берет у меня мешок, развязывает тесемку.

— Как это тебе в голову пришло? — говорит она грустно.

Тетя Соня смотрит на меня очень внимательно. Сейчас начнется. Только бы поскорей.

— Чем бы мне тебя угостить... хочешь супу из хряпы или кусочек селедки? Николай Петрович на работе получил.

Я выхватываю у нее мешок, с грохотом высыпаю на пол.

— Спасибо, я сыт. Нам за работу выдали, еще дадут... Это Костику, Кире, они сладкие, как сахар, честное слово!

Я сую ей в руки две фиолетовые турнеп-сины. Костик выходит из комнаты, склонив н^абок большую рыжую голову. Какая большая голова!

Он молча тянет тонкую руку.

— Сейчас, Костик, сейчас, — говорит тетя

7 «Костер» № 2

49