Костёр 1967-02, страница 56

Соня, — нет, здесь так много, я просто не знаю...

— Разве это много, — говорю я радостно,— это же совсем мало. У нас там полным-полно!

Я отступаю к двери.

— Как рано умер Миша — говорит тетя Соня. — Разве он мог подумать...

Медленно-медленно закрывается дверь. Скорей бы захлопнулась. Я ненавижу эту волосатую дверь, из которой во все стороны торчат клочья войлока. Ненавижу лестницу, по которой поднялся, и картошку, и селедки, и товарняк, которым ехал в Ленинград. И себя — зачем стою и не бегу отсюда.

Еанька

У нас с ним странные отношения. Я его боюсь. Боюсь, скажет мне что-нибудь обидное. Вдруг скажет: «Ну, чего за мной ходишь?»

С того дня, как Ванька вступился за меня, я стал ходить за ним следом. А он вел себя

\

так, как будто ничего не произошло. Как со всеми — так и со мной. Не лучше, не хуже. Я потом понял: случись тогда на моем месте кто другой — Ванька поступил бы точно так же. А назавтра — и думать забыл. Такой это человек.

Я выглядел, должно быть, подлипалой.

Поддакивал, что бы он ни сказал. Смеялся, когда он смеялся. Молчал, когда он молчал. Пел, когда он пел. Даже ругался, хотя это было мне противно. Но ведь он ругался!

Меня словно несло куда-то. Я был его тенью, только с той разницей, что тени никто не замечает, а Ванька замечал свою тень и злился.

Я подражал ему во всем. Мне нравилось, как он ел — неторопливо и опрятно. Нрави-

Воинов

лось, как работал—ловко и быстро. Нравилось, как пел — задушевно и самозабвенно.

А еще — он умел искать грибы. В лесу я шел за ним по пятам и удивлялся: ничего, кроме мухоморов и гнилых сыроежек. А у него — полная корзина, да каких!

Независимость — вот что отличало его от всех и поднимало над всеми.

Взрослые выделяли его среди нас и относились к нему с уважением, особенно учительница Вера Никодимовна. Она просто любила его; иначе, как Ваня, Ванечка, и не называла.

Как я ему завидовал! Как ^ я хотел, чтоб меня так же любили, так же называли, так же советовались со мной, так же прощали шалости... !

В тот день я дежурил на кухне, мыл посуду. В кухонное окошко заглянул Витька Некрасов.

— Айда на станцию! Платформы пришли! Из-под муки...

Я бросил все и побежал к станции.

Навстречу — Женька. Под мышкой пузатая наволочка.

— Беги, — крикнул Женька, — а то не хватит!

Я пустился бегом.

На станции длинный состав — головы не видно. На последней платформе копошатся ребята. Я тоже взобрался. Ребята ползают по дощатому настилу, горстями сгребают серую пыль. Я зачерпнул, попробовал: вязкое, приклеилось к нёбу — и в самом деле мука, настоящая мука!

Я стащил с себя майку, завязал узлом и стал сгребать муку в этот самодельный мешок. Осторожно сгребаю: мука поверху тонким слоем, а под ней — песок.

Сгребаю и все оглядываюсь: у других больше, чем у меня, гораздо больше.

Слышу, кричат:

— Але! Пошли!

Я отмахнулся. Чья-то голова исчезла за бортом платформы. У меня уже полмайки, а мне все кажется мало, все хочется еще.

Платформу качнуло. Я схватился за борт. Будка стрелочника поползла назад. Я огля

56