Костёр 1967-10, страница 21

ного в проруби утопили... Отец с горя руки на себя наложить хотел, да уберегся от греха — все меня искал... Встретились мы с ним уже после, когда опять Советская власть установилась...

— А теперь послушай меня, — сказал дядя.— Человек, которого я в Испании встретил, случайно оказался тогда неподалеку. Он командовал там особым отрядом. Его разведчики видели, как взорвалась баржа и как беляки тебя на лодке из Онеги выловили и затащили в какую-то избушку на берегу. Доложили они это командиру, и он решил тебя вызволить. Нагрянул с красноармейцами на эту избушку, всех там перебил, а тебя вынес... Он сказал мне, что ты там распятый на стене висел,— тихо добавил дядя.

Я сразу опустил глаза в землю. Неудобно мне как-то стало смотреть на Порфирия.

— Покажи-ка руки, — сказал дядя.

Порфирий посмотрел на свои руки. Тут я

тоже на его руки посмотрел. И дядя. Руки у Порфирия были огромные, как лопаты. Кожа на них была толстая, вся в буграх и трещинах, суставы пальцев неестественно толстые, распухшие, а посередке — небольшие шрам-чики, и кожа на них белая, гладкая, без пор

— Христос ты у нас, оказывается, — сказал дядя.

— То-то меня так ломить стало последнее время, — смущенно улыбнулся Порфирий. — Ноги ломит и руки. И пальцы вот гоже плохо сгибаются... Ну, а дальше-то что?

— Дальше они тебя на берег вынесли, положили в лодку и повезли вверх по Онеге. Двое везли, а командир с отрядом остались на берегу — прикрывали ваш отход. Больше тебя тот человек не видел, и ребят своих, которые тебя увезли, он тоже больше не видел...

СКОЛЬКО У

Я сидел на берегу Нивы и думал.

Клубился туман, и противоположного берега почти не было видно. Низкие тяжелые тучи летели над моей головой наискосок через реку прямо к Северному полюсу, как будто их ждала там важная встреча.

Дядя, Порфирий и Чанг исчезли, словно их вовсе и не было. Я был совершенно один. Я сидел и думал.

Я смотрел на гремящую воду в тумане и думал о самом важном, что только есть в жизни: о том, сколько утекло воды!

Вы, наверное, скажете, что это не самое важное. Однако это самое важное. Я вам сейчас объясню.

Скажи-ка: старуха, у которой ты в избе очутился, говорила тебе, что нашла тебя в кустиках у реки? Так, кажется?

— Так говорила, — кивнул головой Порфирий.

— Ну, значит, и те ребята погибли, — сказал дядя.

Он поворошил угли в костре.

— Вот тебе и весь сказ, — медленно произнес дядя. — Когда я в Испании с тем человеком разговорился, я ему, конечно, про тебя рассказывал, и про случай с баржей, как ты мне говорил. Он сразу все вспомнил! Ни фамилии он твоей не знал, ни имени, а тебя помнил отлично! Описал я ему, конечно, твою внешность. Понял теперь, Миша, с кем ты у костра чай пьешь? С самим Иисусом Христом!

Я ничего не ответил.

— Ну, ладно!—дядя стукнул Порфирия по плечу. — Выпьем да пойдем еще покидаем... спать что-то совсем не хочется.

— Ну, Христос, будь здоров! — сказал он. — Воскрес ведь ты из мертвых, смертию смерть поправ!

— Будем здоровы! — улыбнулся Порфирий. Он весь осветился улыбкой.

Они чокнулись и выпили. И встали.

— Пойдешь с нами? — спросил меня дядя.—Или спать ляжешь?

— Я спать лягу, — сказал я, не поднимаясь.

— Ложись, — сказал дядя. — Ночь на исходе.

Они взяли снасть, крикнули Чанга и стали спускаться с холма к реке, сразу растаяв в тумане.

Тогда я тоже пошел к реке, потому что мне спать не хотелось. Это я нарочно сказал, что лягу — спать я не мог. Мне нужно было побыть одному после всех этих рассказов. У меня от них голоза просто кругом пошла.

Е К Л О ВОДЫ

Это особенно становится ясным, когда сидишь вот так, один, ночью, на берегу реки. И не простой ночью, а белою ночью, когда светло, хотя все небо в облаках, а земля в тумане, и солнца нет, и луны нет, и звезд. Только камни, вода и ты.

В такой ночи есть ощущение вечности. Как в бесконечно бегущей воде.

Так вот, скажите, пожалуйста: что первым долгом выясняют люди после долгой разлуки? Перво-наперво они выясняют, сколько утекло воды. А потом уже все остальное. Вы это, наверное, и сами не раз слышали. Я-то слышал часто!

Я слышал это и тогда, в ту самую ночь,

19