Костёр 1967-11, страница 29

•— Раз-два!

Плот перевалился через край на березки, приставленные к берегу, и заскользил по ним вниз, как по рельсам... Он с шумом врезался в воду, а потом лег на поверхность, покачиваясь на волнах.

— Ура!—закричал я в восторге. — Ур-ра!

«И в воздух чепчики бросали», — пронеслось

у меня в голове, хотя никаких чепчиков у нас не было. Мы бросали их мысленно.

Плот медленно поворачивался в бухте, величественный, широкий, с заостренным носом, средние бревна немного выдавались вперед. На носу и на корме плота возвышались под-гребицы, п-образные стойки из толстых бревен, врезанные в палубу. На верхней перекладине каждой подгребицы в углублениях лежали длинные весла, уходя в воду с носа и с кормы; двигая веслами, мы будем управлять плотом, когда его понесет по реке.

Мы подтянули плот к берегу за длинный канат, привязанный к носовой подгребице, обмотали канат вокруг пня и стащили на плот вещи.

Потом мы разделись — потому что было

ПОТАПЫЧ

Порфирий и дядя, стоя на веслах, выгнали плот на середину реки. Комаров сдуло ветром. Плот весело побежал вперед. Очертания берегов, залитых солнцем, все время менялись.

Я сидел верхом на кормовой подгребице, рядом с дядей, который стоял, положив руки на весло. Порфирий стоял на носу. Чанг сидел посередине плота, глядя по сторонам. Я тоже глядел по сторонам, наконец-то мы отдыхали!

— Теперь можно и закурить, — сказал Порфирий, — пороги еще далеко.

— И можно заняться философией, — сказал

дядя...

— И историей! — сказал я. — Расскажи-ка нам о Потапычах.

— Идет! — сказал дядя.

— Они встречались все реже и реже, — начал дядя. — Потапыч Большой ушел в лесную жизнь, а Потапыч Маленький с помощью князя Шервашидзе поступил в гимназию и переехал с семьей в город. Потому что смотритель вышел на пенсию. Он был уже стар и болен. Разлука с сыном, когда тот жил в медвежьей семье, сильно повлияла на его здоровье. По бедности смотрителя освободили от платы за обучение сына. Князь выхлопотал ему свидетельство... между прочим, могу прочесть его наизусть, чтобы ты наконец понял, что все это не сказки...

жарко — и остались в одних трусах, не обращая внимания на комаров: пусть жалят! Сейчас мы поплывем, а комары останутся.

Первыми взошли на плот Порфирий и дядя и встали у весел — на носу и на корме. Порфирий был капитаном, а дядя первым помощником. Я был вторым помощником, а Чанг матросом. Он стоял на берегу. Я тоже еще стоял на берегу.

— Отдать концы! — скомандовал Порфирий.

— Есть отдать концы! — крикнул я.

Я отвязал канат, сложил его витком к витку и передал моток Чангу. Чанг взял моток в зубы.

Плот уже отходил от берега, поэтому я действовал быстро.

— Греби влево! — скомандовал Порфирий дяде.

Я влез в воду и взобрался на плот. Канат в зубах Чанга натянулся.

— Чанг! Отдать концы и ко мне! — крикнул я.

Чанг прыгнул и поплыл к плоту, с канатом в зубах.

НА ФРОНТЕ

— Прочти, — сказал я. — Хотя я и не думал, что это сказки...

— «Свидетельство № 526!, — забарабанил дядя как по писаному. — Дано сие из Елиса-ветпольского Городского Полицейского Управления. Отставному Начальнику Чамборского почтового отделения, — тут дядя кашлянул и запнулся, — ...живущему в городе Елисавет-поле 1-й части по Якобсоновской улице, дом Хасмамедова, для представления в Елисавет-польскую гимназию, на предмет освобождения от уплаты за право учения сына его... — тут дядя опять запнулся, — ...в том, что, как видно из донесения пристава 1-й части города Ели-саветполя от 10 апреля сего года за № 3628, проситель имеет от роду 57 лет, жену Татьяну 57 лет и двоих детей, из коих младший сын учится в Елисаветпольской гимназии, имущества же проситель никакого не имеет и существует на получаемую пенсию—15 рублей в месяц — и дневные заработки. Апреля 10 дня 1900 года. Полицмейстер: Климов. Письмоводитель: Шитов».

— Как ты мог запомнить это свидетельство? — спросил я.

— Память! — сказал дядя. — Мало ли какие мне приходилось запоминать бумаги! Даже такие, которые нельзя было переписывать!

— Почему нельзя было их переписывать?

27