Костёр 1967-11, страница 31

палея! Кто-то из маменькиных сынков случайно заглянул к нему в парту и увидел прокламации... Скандал на весь город. В гимназии обыск, Потапыч в полиции...

— Греби влево!— громко сказал Порфирий. — Впереди камень!

Дядя и Порфирий схватили весла обеими руками и стали загребать влево, широко расставив на плоту ноги.

Я посмотрел вперед. На гладкой поверхности реки завивался бурун, и от него тянулся белесоватый след.

Через несколько мгновений огромный коричневый камень проплыл мимо нас справа по борту. Из воды торчала его мокрая лысина.

— Чуть не задели, — сказал дядя. . — Рассказывай,— сказал я.

— Сутки мальчишку допрашивали в участке,— продолжал дядя. — Он, конечно, отвечал, что ничего не знает, что нашел листовки на улице. На другой день князь пришел в полицию. Его принял сам полицмейстер. «Ваше превосходительство! — сказал князь. — Мальчик глуп как пробка. Вы, очевидно, знаете, что он пробыл долгое время в медвежьей семье?» — «Я слышал об этом от своей жены...»— сказал полицмейстер. — «Он там очень остановился в своем развитии», — сказал князь. — «Успехи в учебе у него, однако, отменные»,— улыбнулся полицмейстер. — «Это пристрастие педагогов, — улыбнулся в свою очередь князь. — Мальчишку жалеют». — «Охотно верю, князь, в вашу искренность, — сказал полицмейстер. — Я знаю, что вы его любите. Но, может быть, он и вас обманывает?» — «Я знаю его лучше, нежели самого себя! — сказал князь. — Прокламации попали к нему случайно. Он далек от политики!»

— Отчасти это было верно, — усмехнулся дядя. — В голове Потапыча был еще полный ералаш...

«Я вам верю, ваше сиятельство, — повторил полицмейстер. — Но где доказательства?» — «Доказательство только одно, — схитрил князь. — Мальчик спит и видит во сне войну! Он мечтает отдать свою жизнь за веру, царя и отечество! Согласитесь, что это не вполне нормально в его годы». — «Если это так, князь, — сказал полицмейстер, — все будет в порядке. Я допрошу его сам...»

— Еще влево! — сказал Порфирий.

Впереди опять был бурунчик, даже не бу-

рунчик, а так — светлая с рябью по краям плешь на воде. Это значило, что камень сидит глубоко. Но плот тоже сидел глубоко, и мы могли напороться.

Когда мы миновали опасное место, я вопросительно взглянул на дядю.

— Ну, и отправился наш Потапыч на фронт! — сказал дядя. — Не в тюрьме же сидеть! К тому же парень был храбрый, сильный, и не прочь повидать белый свет! Стрелял он отлично, на лошади сидел, как впаянный. Казак был что надо! Так что шел он на войну без особой грусти. Да и князь о нем позаботился: устроил его ординарцем к знакомому полковнику...

— А он пошел на фронт босиком? — спросил я.

— Почему босиком? — удивился дядя.

— Ты же читал стихи, что все шли на фронт босиком.

— Ну, не все, конечно, — улыбнулся дядя. — Кое-кто был в сапогах. Потапыч был добровольцем, да еще ординарцем при полковнике, так что экипирован он был прилично. Но не в этом дело — босиком или нет! Дело в том, что он сразу попал куда надо и увидел жизнь в ее подлинном свете! С полковником ему тоже повезло: старик был дурак и привязчивый.

Долго ли, коротко ли — но тащились они по Маньчжурии. Стояла пронзительная китайская осень. Дожди, глина, непролазная грязь. Куда хватало глаз — неубранные гаоляновые поля, нищие фанзы китайцев. Солдаты, возглавляемые бездарным полковником, барахтались в этом месиве глины, воды и неизвестности, как жуки в навозе.

Один раз полковник послал своего ординарца в разведку — узнать, далеко ли японцы. Потапыч медленно ехал верхом по гаоляновому полю. Вдруг он остановился пораженный: пересекая гаоляновое поле, протянулись перед ним окопы, залитые водой и переполненные трупами русских солдат. Они лежали грудами в самых странных и неестественных позах, как сваленные кучами дрова на тесных дровяных складах... Внезапно конь под Пота-пычем всхрапнул, кинувшись в сторону. В то же время на землю посыпался град взвизгивающих пуль и ударил взрыв. На том месте, где конь стоял минуту назад, зияла воронка. Конь помчался во весь дух, не обращая внимания на препятствия. Вдруг он вздрогнул всем телом и, сделав еще несколько скачков, грохнулся о землю.

Когда стрельба прекратилась, Потапыч побежал к полковнику и доложил, что коня убили, а сам он каким-то чудом остался жив. Увидев ординарца живым, полковник заплакал: «Большое тебе спасибо! — перекрестился он. — Ты спас мой полк. Если бы японцы не открыли по тебе огонь, я повел бы полк дальше и был бы разбит!»

29